Алексей Кулаковский - Тропы хоженые и нехоженые. Растет мята под окном

— Нет, — тихо ответила Ева. — Не с чего было утомляться. Просто какая-то слабость на меня напала. Теперь со мной такое часто бывает.

— Может, воды выпьете?

— Спасибо. Ничего не надо. Вот полежу немного, и поедем.

Высоцкий чувствовал, что девушке нужны только покой и тишина. Никакие слова, никакие утешения этого не заменят. Он видел ее глаза, чарующие очертания свежих, слегка припухлых губ. Он слушал и как бы ловил ее дыхание, ровное, спокойное и даже счастливое. Ему хотелось верить во что-то счастливое. И чего бы не сделал он для того, чтобы покой и тишина не нарушались, чтобы Ева по-настоящему отдохнула тут под его охраной и заботой. Пусть бы и заснула. Сам тоже неизвестно сколько времени мог бы лежать вот так неподвижно и ничем не нарушать ее покоя.

…Возле реки кто-то запел протяжно и громко — голос долетел до Белого болота. Ева раскрыла глаза, приподняла голову.

— Уже? Поедем? — спросила ласково и как-то виновато. — Я, наверно, немного задремала?

— Полежите еще, — попросил Высоцкий. — Отдохните на свежем воздухе.

— Ой, мне так недостает свежего воздуха! — пожаловалась девушка. — Если б вы только знали! Иной раз дышать трудно становится и темно в глазах.

Голос от реки снова долетел сюда, еще отчетливее, чем первый раз.

— Вы знаете, кто это поет? — чуть приподнявшись, спросила Ева.

— Немного догадываюсь, — ответил Высоцкий, — я обратил внимание на машину, когда мы повернули сюда. А вы не заметили?

— Нет. Я, вероятно, в это время природой любовалась. Чья машина?

— По-моему, Жемчужного. Голубая «Победа».

— Ну вот, так оно и есть, — подтвердила Ева. — Это он и поет, его голос. Теперь он почему-то меньше поет. А прежде так даже на самодеятельность к нам приходил.

— И помогал?

— Помогал. Особенно в первое время. Ноты знает — когда-то хором дирижировал, был учителем. Мы часто говорили меж собой: вот если б нам Вячеслава Юлиановича директором клуба!

— А кого ж тогда секретарем парткома треста?

— Туда легче подобрать.

Высоцкий засмеялся, но возражать не стал.

— С ним, кажется, кто-то еще сидел в машине, — высказал он предположение.

— Возможно, Запрягаев. Они часто вдвоем ездят на рыбалку.

— А что, если увидел вас непосредственный начальник по профсоюзной линии?

— Ну и пускай, — без всякого смущения ответила Ева. — Если я чиста, то никого и не боюсь.

В тот вечер Высоцкий не поехал в трест, а завернул в Арабинку и поставил машину на выгоне, напротив своей хаты. Зашел к брату узнать, не было ли чего по службе, и увидел, что мать чем-то очень обижена и расстроена. Присев на кухне, внимательно выслушал ее жалобу и пошел узкой тропинкой по огороду к своей хате. Дома только подошел к письменному столу и взял в руки свежую газету, как увидел в окно, что возле его «Москвича» остановилась голубая «Победа».

Не трогаясь с места, Леонид Александрович наблюдал за теми, кто так тяжело вылезал из машины, и, когда узнал Жемчужного и Запрягаева, пошел им навстречу.

— Вот и хозяин! — воскликнул Жемчужный густым гортанным голосом. — А мы увидели, едучи по шоссе, «Москвича» и решили завернуть. Рад не рад, как говорят…

— Почему не рад? — приветливо улыбнувшись, сказал Высоцкий. — Прошу в хату!

— Так, может, Ваню отпустим? — обратился Жемчужный к Запрягаеву. — Отсюда пешочком пройдем до города, а если что, так у нас же есть шофер, — он с улыбкой посмотрел на Высоцкого и пригладил рукой светлые непослушные волосы. — Езжай, Ваня, домой! — крикнул шоферу, даже не дождавшись согласия Запрягаева. И твердым спортивным шагом двинулся следом за Высоцким к хате с белыми окнами и небольшой верандой, пристроенной недавно.

На вид это был красавец мужчина, как иногда любят говорить меж собой женщины. Высокий, статный, широкоплечий, с открытым, всегда юным лицом. И на службе, и на людях умел себя держать соответственно настроению и обстоятельствам, редко терял равновесие, даже при самых сложных ситуациях не отказывался от споров, дискуссий, никогда не утрачивал такта и не защищался громкими словами.

Адам Адамович Запрягаев был несколько иного склада человек, и если судить строго, то вряд ли подходил для дружбы с Жемчужным. Но Вячеслав Юлианович не так уж глубоко вникал в личные качества людей, был очень доброжелателен и общителен с сослуживцами, скоро привыкал к ним, прощал им даже и те недостатки, которые порой особенно выпирали. С Адамом Адамовичем сблизился на рыбалке.