Алексей Кулаковский - Тропы хоженые и нехоженые. Растет мята под окном

— Я автобусом поеду, — возразила Ева. — Одна поеду.

— Одну не пущу! — тихо, но настойчиво прошептал Леонид. — Со мной поедете, я не оставлю вас!..

Ева снова заплакала, но в прозрачных, поднятых на него глазах мелькнули искорки радости и надежды.

— Закройте пока библиотеку, — предложил потом Высоцкий, — да отдохните. Давайте подвезу до дома!

— Тут у меня девочки из школы, — уже почти ровным голосом сказала Ева. — Помощницы мои. Разложим с ними, упорядочим новые книжки, тогда пойду.

— Заехать за вами?

— Нет, не надо. Спасибо, что зашли. Взять у вас эти книги? — Она посмотрела на подоконник.

— Возьмите. И завтра с утра выходите за мостик.

У Высоцкого отлегло, когда он увидел, что Ева перебегает мостик стремительно и уверенно, подходит к машине с приветливой улыбкой. В руках у нее снова свежий букетик, собранный, видно, на огороде ее хозяйки. Торчком стоял и выделялся среди других стебельков зеленый, даже беловатый ирис, махровились веточки заушниц, желтело несколько одуванчиков, а посреди всего этого была все та же мята. Всю дорогу девушка держала букетик в руках, жалела, что он начал на глазах вянуть, переживала, не зная, как его спасти.

Однако эти переживания не заслоняли того, что особенно радовало Высоцкого: Ева была весела, перепела дорогой почти все частушки, написанные ею за последнее время, пересказала бесчисленное множество эпиграмм и подписей под карикатурами.

— Ну и память у вас!.. — удивился Леонид Александрович. — Хоть бы мне частицу такой памяти!

— А я и не знаю, какая у меня память, — ответила Ева. — Ничего специально не запоминаю; что само остается в голове, то и помню.

До самого Минска о болезни не говорили, а уже в городе Высоцкий спросил, не слишком ли она волновалась ночью.

— Долго не могла заснуть, — призналась Ева. — Только перед утром поспала. Но я уже давно плохо сплю ночью.

— Хозяйка знает, куда вы поехали?

— Нет. Что вы…

— А Вилен?

— Я никому ничего не говорила.

— Ну и правильно! — одобрил Высоцкий. — Если там проверят сегодня, без задержки, то к вечеру и домой вернемся.

…В рентгенокабинете диспансера сначала не было электротока, потом врача куда-то позвали, потом оказались еще какие-то неполадки, и вышло так, что Еву осмотрели только к концу дня. Самой не сказали ничего, а Высоцкому сообщили, что окончательный диагноз будет поставлен завтра.

— Вы уже не успеете доехать! — беспокоилась девушка, когда они увиделись в приемной. — Стемнеет в дороге.

— А я и не поеду сегодня, — успокоил ее Высоцкий. — Завтра всё скажут, и поедем вместе.

Ева благодарно посмотрела на него и быстро опустила глаза, веки ее задрожали. Она ничего не сказала о себе, лишь озабоченно спросила:

— А как же у вас на работе?

— Я позвоню, — ответил Высоцкий.

В диспансере с утра снова не было тока, потом долго шла производственная летучка, и Высоцкий не мог встретиться с главным врачом. Разрешили зайти только около полудня.

Главврач, маленькая женщина, приказала могучему на вид мужчине принести все, что надо вот по «данному вопросу». Потом она внимательно разглядывала рентгенограмму, читала разные заключения. Могучий мужчина в белом халате стоял около стола.

— Садитесь, — сказала женщина, не глядя на него.

Мужчина сел. Она показала ему одну бумагу и о чем-то спросила по-латыни. Тот утвердительно кивнул головой. Тогда главврач обратилась к Высоцкому:

— Вы кто будете больной — близкий родич или просто знакомый?

— Мы работаем вместе, — сказал Высоцкий.

— Родители у нее есть?

— Нет.

— А кто есть?

— Тетя в соседнем с нами районе. А больше, кажется, никого.

Женщина покачала кудрявой головой в высоком накрахмаленном колпаке, глубоко вздохнула:

— Значит, вы из Калийска? Слышала, слышала про такой город. И что ж у вас там — до сих пор врачей нет?

— Почему? — возразил Высоцкий. — Есть врачи. И больница есть.

— Неужели там рентгеновских установок не было?

— Не могу поручиться, — сказал на это Высоцкий, — так как я недавно приехал туда. Но думаю, что были. — Он внимательно следил за глазами и лицом главврача, стараясь отгадать, что она должна вот-вот сказать. И готовился услышать самое тяжкое.

— Ева Кузьминична Дым, — медленно выговорила главврач, вероятно, чтоб убедиться, что ошибки тут нет. — Она и есть ваша… извините, знакомая?

Высоцкий кивнул головой.

— О ней мы и говорим, — уточнила женщина. — Именно о ней. — Посмотрела на атлета в халате, и даже в этой обстановке нельзя было не заметить, что взгляд ее был излишне ласковым. — Мы обязаны сказать вам… Передайте тете или кому там… Должны вам сказать, что положение у больной очень тяжелое… Болезнь запущена… И теперь…