Юрий Рытхэу - Магические числа

Здесь, на берегу, уважение к нему было неподдельным, прочным, таким, какое полагалось иметь мужчине, кто своими руками добывает пропитание и к кому приходит удача. А, как известно, удача приходит к тем, кто деятелен и не лишен смекалки.

Возвратившись к яранге Каляны, Кагот осмотрел жилище, обойдя его вокруг, поправил ремни, которыми были обмотаны большие камни. Эти камни как бы держали легкое жилище на земле, не давая ветру унести его в море. Кое-где в крыше из моржовой кожи виднелись дыры, заткнутые плоскими дощечками. Когда сойдет снег, надо будет снять старые, прохудившиеся кожи и на их место натянуть полученный в подарок большой кусок брезента. А так яранга еще крепкая и простоит долго.

Каляна распаковала тангитанскую одежду Кагота и повесила на стену в чоттагине. При свете костра на суконной куртке тускло поблескивали металлические пуговицы, и Кагот подумал, как бы он нелепо выглядел, если б сейчас вздумал вырядиться в эту куртку.

На видном месте, на бревне-изголовье, лежала толстая тетрадь. Кагот взял ее в руки и погладил. Теперь у него достаточно времени спокойно писать числа.

Кагот раскрыл тетрадь и посмотрел на последнее число. Сколько же это, если наполнить его какими-нибудь вещами, предметами? Например, сколько бы это было людей? Если их поставить в ряд, они, пожалуй, встали бы от Чаунской губы до Уэлена и еще завернули к югу, к устью великой реки Анадырь. Нет, так не вообразить это число. Наверное, только звездное небо с его бесчисленными светилами может выразить это непостижимое количество.

Кагот писал при свете жирника и слышал мерное дыхание дочери на оленьей постели, вздохи Каляны, которая долго не могла уснуть.

Наконец она шепотом спросила:

— Ты не спишь, Кагот?

— Нет.

— Все пишешь числа?

— Пишу…

— А можно мне на них взглянуть?

— Можно, конечно, но ты в них ничего не поймешь.

— А вдруг мне что-нибудь откроется? — громким шепотом произнесла Каляна. — У меня хорошие глаза, зоркие. Бывало, охотник еще далеко во льдах, еще никто его не видит, а я вижу. И стежок у меня маленький, оттого мои торбаса не пропускают воду.

— Никому ничего не откроется, пока не найдено большое магическое число, — сказал со вздохом Кагот.

Каляна придвинулась ближе. Она была совершенно раздета, и оленья шкура, которой она накрывалась, сползла с нее. В полутьме освещенного жирником мехового полога ее тело словно светилось изнутри, и от кожи исходил такой жар, будто внутри бушевал огонь. И дыхание у Каляны было жарким, оно напоминало летний горячий ветер, который неожиданно дыхнет на тебя, когда медленно плывешь на байдаре вдоль берега мимо обрывающихся к ожрытому морю глубоких долин.

Кагот сделал движение, чтобы отодвинуться от женщины, но Каляна по-прежнему была близко и упругой, налитой грудью касалась его тела, туманя ему сознание и будоража кровь.

Огонек в жировом светильнике от прерывистого дыхания людей мигнул и погас, и теплый меховой полог погрузился в жаркую тьму. Каготу показалось, что он вдруг поплыл по длинной узкой реке с горячей, исходящей паром водой. Такие речушки и ручейки в изобилии текли в окрестностях Инакуля, и в детские годы вместе с другими ребятишками Кагот с замиранием сердца забирался в них голыми ногами.

Женщина была горячая и чуть влажная от пота…

Когда она отодвинулась в изнеможении, Кагот вдруг ощутил возникшую вокруг него пустоту и в испуге протянул руку. Дотронувшись до теплого тела Каляны, он тихо сказал:

— Не уходи…

— Теперь-то я никогда от тебя не уйду, — ответила Каляна, и по темному меховому пологу рассыпался тихий женский смех. — Я тебя долго ждала. Иногда теряла надежду, а потом снова надеялась.

Вдруг какой-то внутренний толчок заставил вздрогнуть Кагота.

— Что с тобой? — испуганно спросила Каляна.

— Ничего, — шепотом ответил Кагот и снял руку с ее тела.

До боли, до звона в ушах он прислушивался и всматривался во тьму полога, в тот угол… Но не было ни голоса, ни движения. Ничего. Только рядом слышалось взволнованное дыхание счастливой женщины.

Проснувшись, Кагот в испуге открыл глаза, но увидев вместо иллюминатора внутренность мехового полога, освещенного неясным светом множества проплешин в шкурах, успокоился и снова почувствовал глубокое умиротворение. Из чоттагина слышались голосок Мери и пение Каляны. Слов было не различить, но даже постороннему было ясно, что поет счастливая женщина.

Высунув голову из полога, он увидел Каляну, освещенную костром и верхним светом из окошка, вставленного в крышу учителем Першиным.