Сергей Сартаков - Ледяной клад. Журавли улетают на юг

— А Максим Петухов приходил, приглашал на свадьбу. Вы же двое вместе всегда!

— Петухов — что! — Михаил передернул плечами, — Максю теперь Женька крепко пришила к себе. Увела. Он может оставаться. Куда ему больше теперь? А я и один найду себе дорогу!

— Да не торопись же ты, не торопись, Куренчанин, — веселея, сказал Цагеридзе. — Погоди! Ручаюсь: Загорецкая тебя тоже уведет. Сам ее уведи, наконец, если она не умеет!

На протоке раз за разом глухо начали взрываться динамитные шашки. У Михаила раздулись ноздри. Весь он сделался каким-то колючим, угловатым.

— Не подпишете заявление, Николай Григорьевич, через две недели сам уйду. По закону!

— Погоди, Куренчанин…

Он не успел удержать Михаила и эти слова сказал ему уже вслед.

Заглянула Лида. Она, должно быть, слышала весь разговор — дверь оставалась неплотно прикрытой.

— Ну, если по совести, так эта Фенька тоже ломается. Потеряет парня. И какого! — вполголоса, скороговоркой сказала она. — Вам ничего больше не нужно, Николай Григорьевич?

— Нет, ничего. Спасибо, Лидочка! Сейчас, между прочим, вы сказали очень мудрые, правильные слова.

А сам запоздало подумал, что ведь и Лида, если «по совести» рассудить, тоже «ломается». И тоже может потерять очень хорошего парня.

Но как тут можно помочь? Если можно…

Дни были сказочно-прекрасными. По небу плыли табунки маленьких круглых облаков, изумительно белых, похожих на комочки пены. Их подгонял все тот же ласковый и теплый верховой ветер, который впервые подул перед началом ледохода. Невообразимо быстро, как это бывает только в сибирской тайге, повсюду в рост двинулась зелень, разбухли «кискины лапки» на вербах и даже покрылись первой желтой пыльцой. Мальчишки на ночь забрасывали в Читаут «животники», а утром выволакивали огромных, хотя малость и подтощавших за зиму налимов.

Выйдя из полутемного коридора конторы на крыльцо, залитое ярким светом, Цагеридзе сощурился и засмеялся — так щекотны были солнечные лучи. Он мельком взглянул на извещение о торжественном первомайском собрании — лист ватмана висел неснятым до сих пор у входа в контору — и вспомнил, как он тогда писал поздравительный приказ. Косованов тормошил накануне весь день. А Цагеридзе ежился: «Не понимаю, как можно в приказе поздравлять с праздником? Даже в армии, когда я служил, — не понимал. Приказ — команда. Как можно скомандовать: „выполняй праздник!“» Косованов только разводил руками, говорил, что так уж принято, существует такая форма, и поздравить людей, поблагодарить их за хорошую работу от имени администрации все же необходимо. Цагеридзе сдался: «Хорошо, напишу! Но слова „приказ“ у меня на бумаге не будет». А Косованов улыбнулся: «Тебе это слово все равно Лида поставит. И номер еще. Иначе ей бумагу в папку подшить будет нельзя!»

Сейчас нужно было писать новый приказ, деловой: о подготовке к отправке в низовья первого плота. И сейчас очень хотелось сходить на запань, посмотреть, как там начал работать сплоточный агрегат и хорошо ли поставлена первая «головка», к которой будут «подвешиваться» связанные проволокой пучки бревен.

Накануне он получил указание треста всемерно форсировать отправку спасенного леса, с тем чтобы до подхода нового моля — плывущих россыпью бревен — запань очистить полностью. Прочитав радиограмму, Цагеридзе покрутил головой: «Ах, хорошо мог бы сказать тут Василий Петрович! Цагеридзе не знает, что запань следует освободить до подхода нового леса, который он сам же будет сплавлять в свою запань! Цагеридзе должен форсировать отправку спасенного леса потому, что в нем нуждается Север! Зачем тогда Цагеридзе спасал этот лес, если не понимал такой простой вещи?» Но он не рассердился. Наоборот, ему стало весело, как бывает, очевидно, весело штангисту, которого спрашивает малыш: «Дядя, а вы можете поднять табуретку за одну ножку?»

Улыбчиво следя за вольным полетом маленьких облачков, Цагеридзе дошел до запани. Не спускаясь вниз, окинул взглядом протоку, еще натуго забитую льдом, раскрошенным слабыми взрывами, оглядел открытый нижний плес, где в конце острова на якоре стояла «головка», отбрасывая по углам длинные косые усы — струи стремительно бегущей реки. В запани уже наладили сортировочные ворота, через которые следовало подпускать лес к сплоточному агрегату, машине, связывающей бревна в большие пучки. Через другие ворота, ближе к острову, группа рабочих выводила льдины. Они гуськом выходили на стрежень, словно жемчужное ожерелье, вытянутое в одну нитку, и терялись за далеким поворотом реки.