Сергей Сартаков - Ледяной клад. Журавли улетают на юг

Цагеридзе подумал. За последние дни он уже второй раз от Перевалова слышит этот вопрос. Мучается парень.

— Правильнее всего, Саша, мне бы ответить: сам не знаю. Откуда я могу знать! Многие тысячи лет люди живут на земле и не разгадали еще. Почему бы иначе ты спрашивал? Не пришла любовь, говорят: «Нет любви!» Пришла любовь, говорят: «Есть любовь!» Думаю: не верит человек — нет любви, верит в любовь — есть любовь. Не поверишь — не будет. Поверишь — будет! С какой силой поверишь в нее, с такой силой и придет она! — В упор, даже строго, прикрикнул: — Почему не веришь, что Лида любит тебя?

— Так она же не любит!

— Не веришь, вот и не любит. Поверь. Объясни. Докажи. Полюбит!

— Н-нет, — сбивая шапку на лоб, сказал Перевалов, — все это как-то не так. Вон Максим Петухов у всех на глазах между двух метался. А сказать теперь — почему не любовь у него с Ребезовой? Захватила. Полняком. Тут я верю! Другой вопрос: Куренчанин и Загорецкая? Эти оба друг к другу спиной, поверни их лицом, опять отвернутся. А на расстояние, между прочим, тоже не отойдут. Не видно, что ли? Как считать, и это любовь? Не поверю! Страдание… Да уж если на то пошло, третий вопрос у меня. Вот ваш совет… Дескать, ходи за Лидой, объясняй ей, доказывай. Верь. Честно вам скажу: на других девушек мне даже не смотрится. Эта все время в глазах стоит. А ходить за ней я не могу. И объяснять не могу. И доказывать. Не верю, что доказать можно. А спиной к ней тоже не повернусь. Всю жизнь на нее глядеть буду. Хоть издали. А там как получится. Разве и это любовь?

— Любовь, Саша! Все — любовь!

Перевалов помрачнел.

— Не надо, однако, нам больше говорить о таком. Как думаете, Николай Григорьевич, хорошо у Василия Петровича рука срастется? Ничего, что она у него так распухла и почернела?

— Срастется. Хорошо срастется, — ответил Цагеридзе.

А сам подумал, что составлять руку Василию Петровичу пришлось под общим наркозом, так чудовищно сильна была боль. Врач сказал: «Очень тяжелый перелом. Возможно развитие гангрены, впоследствии — сухорукость. Будем зорко следить». За его, Цагеридзе, ногой, раздавленной немецким танком, тоже зорко следили. А сколько лет пришлось проваляться в госпитале!

Сегодня, когда Цагеридзе прощался с ним в больнице, Василий Петрович лежал, уже покуривая, держа забинтованную руку поверх одеяла, толстую, как бревно, Цагеридзе не стал извиняться, не стал говорить, насколько перед ним был неправ. Он просто по-мужски поцеловал старика в губы. А Василий Петрович отвел глаза в сторону, сказал сухо и словно бы совсем равнодушно: «Остатний лед в протоке обязательно подробить нужно. Динамитными шашками. В целом поле сила. Вдруг накатит вода, — и не выдержал, прибавил мягче: — Плыви скорее, начальник, домой. Холера его знает, чего там еще Читаут может выкинуть. Случится — рыскуй. А как? Зевают ртом лягуши. Их журавли едят. Вернется привет Баженовой. Учти: не Баженову! Ему за что? Диссертацию себе тихо на казенных харчах сработал. Все остальное, имей, было пыль…»

Стрекоча винтом, лодка проходила уже мимо курьи, в которой стояли на пожелтевшем, протаявшем льду почти готовые плотовые «головки». Повыше, на берегу, за плотными кустами тальников стучали топоры. Рабочий день был в полном разгаре. Цагеридзе решил было остановиться здесь, но потом передумал. Сперва все-таки нужно поглядеть на запань, как там она держится. Может быть, и в самом деле следует, по совету Василия Петровича, послать несколько человек с динамитными шашками раздробить оставшийся лед.

Разморенный солнцем, он выбрался из лодки у наплавных сооружений запани. Они держались все надежно, прочно.

А по протоке, напротив поселка — видно было — ходили люди. И Цагеридзе понял: раскладывают динамитные шашки. Кто-то уже распорядился. Наверно, Косованов. А может быть, Кузьма Петрович Герасимов… Молодцы! Дело знают.

Перевалов спросил:

— Так как, Николай Григорьевич, теперь мне за гусями можно?

Цагеридзе усмехнулся. В лодке всю корму завалил дичью, а все охотничья страсть человека тянет. Он сделал ему веселый знак рукой: «Можно!»

И стал подниматься в гору.

У конторы его перехватил Павлик. Сказал встревоженно:

— Николай Григорьевич, а хариусы-то в Громотуху уже метать икру пошли!

— Ну и что же? Пусть мечут!

— Дык там же запруда стоит! Мордами тыкаются, а пролезть некуда. В шлюз высоко, им не запрыгнуть. Вы обещали сломать.

— Обещал, — подтвердил Цагеридзе. — Нужно сломать.

— Дык меня-то никто не послушает. Наряд выдать нужно.