Лев Давыдычев - Трудная любовь

Потом он отправился в клуб. Самым шумным местом здесь был буфет. Отсюда изрядно выпившие парни шли в кино или на танцы.

Материала было собрано не на одну статью, но точных выводов Валентин не делал.

Утром Синегов встретил его недружелюбно:

— Замучаете вы меня. Все еще не разобрались? — спросил он. — Недоверчивый вы.

— Доверчивые часто ошибаются.

— А что тут ошибаться? Дело ясное.

— Я вчера был в шестом общежитии… — начал рассказывать Валентин, но Синегов перебил:

— Эх, сгорело бы оно, что ли! Пятно! Позор!

— Неужели ничего нельзя сделать?

— Ребенок вы! — бросил Синегов. — Вот вы часто нас, комсомольских работников, ругаете. В газетах. Правильно. А ведь, если разобраться, то в половине своих грехов мы не виноваты. Вот это общежитие к примеру. У нас ведь прав никаких нет. С нас только спрашивают. А чего мы можем сделать? Ничего. Сто раз жаловались, тыщу бумаг написали, а толку?.. Через пять лет, говорят, общежитие новое строить начнут.

Синегов был взволнован, видимо, общежитие испортило ему немало крови.

— Я из-за этого стола встать не могу! — вдруг крикнул он. — В горком сегодня сводку о кроссе надо представить, в обком справку о рационализаторах. На носу смотр художественной самодеятельности, с физкультурой у нас плохо, надо актив проводить. В горком партии сводку требуют о помощи селу. А у меня две руки! Вот! Больше нет!

Синегов сбросил со стола на диван подшивки газет, передвинул телефон и немного успокоился.

— А тут еще Кошелев. И ему подобные. Понастроили пивных на каждом шагу…

— Я согласен с вами. Но мне важен не сам факт, важно не просто наказать Кошелева. Нашей газете необходимо знать, почему передовой шахтер превратился в пьяницу.

— Не умеет себя держать, вот и потянуло к стоечке. Его все продавцы знают, даже в долг дают, можете проверить. Его и девушка бросила. Стыдно стало за такого кавалера. И чего вы копаетесь?

Надо было разыскать эту самую девушку — Марусю Егорову, которая считалась невестой Василия и уехала от него на другую шахту.

Валентин сел на попутную машину. Шофер оказался разговорчивым и всю дорогу рассказывал о Кошелеве, которого хорошо знал. Он уверял, что Вася — парень ничего, только зря его передовиком сделали.

— Как это сделали?

— А вот так. Должен на каждой шахте передовик быть? — иронически спросил шофер. — Должен. А если нет? Берут более или менее подходящего, создают условия, и он всех обгоняет. Тут тебе и слава, тут тебе и почет. А чего в нем передового? А сорвался парень — заели. У нашего Синегова две заботы: взносы собирать да накачки давать. Чуть оплошаешь, до того навоспитывает, что волком взвоешь.

Марусю Валентин разыскал лишь к вечеру. В комнате общежития, где все было отутюжено, отглажено, вымыто, где на стенах висели портреты кумиров девичьих сердец — Кадочников, Лемешев, Бернес — и коврики с полнотелыми русалками, царила суматоха. Кто-то вслух зубрил алгебру, кто-то заводил патефон, кто-то на кого-то кричал, а громче всех издавал звуки репродуктор.

В коридор вышла высокая, статная девушка, розовощекая, с черными косами до пояса. Про таких говорят: кровь с молоком, красоты нет, а залюбуешься.

— Сплетни, — равнодушно ответила она, играя косой. — Не из-за него я уехала. Была нужда. Ой за мной и не ухаживал. Мало ли что болтают. Языки-то ведь не привяжешь.

Ее равнодушие показалось Валентину напускным.

— А почему он пить стал? — спросил Валентин строго.

— У него спросите, — Маруся перекинула косу через плечо, взяла другую. — Я тут ни при чем.

— Я не верю, — Валентин улыбнулся, догадавшись, что Маруся боится его. — Вы знаете, зачем я с вами разговариваю?

— Чтоб потом описать все, — дрожащим голосом проговорила Маруся. — А что про меня писать, если я непричастная.

Из комнаты в коридор выглядывали любопытные девичьи физиономии, раздавалось хихиканье. Маруся еще больше смутилась и пробормотала:

— Синегов велел воздействовать на него. Смешно.

— Вот что, — остановил ее Валентин, — даю вам честное слово, что о вас я писать не буду.

— А об нем?

Валентин замялся.

— Не надо, — умоляюще протянула Маруся. — Он напуганный. Синегов ему говорил, что в газете статью большую напечатают. Вася снова и начал.

— Значит, он бросал пить?

— Сколь раз!.. Жизнь у него неудачная.

— А вы с ним почему поссорились?

— Мы не ссорились, — возмущенно поправила Маруся. — Тут… Неловко говорить, но полюбил он меня, не знаю, за что. А я к нему равнодушная. Ну, не виноватая я, если… А все на меня напустились: воздействуй да воздействуй, Я и попробовала… Он и выгнал меня. «И ты туда же», — сказал. Я здесь нормировщицей устроилась. А дураки сплетню пустили, будто я Васи застыдилась.