Лев Давыдычев - Трудная любовь

— Грустно. Партия на пост поставила, партия и снимет.

— Ты брось! — буркнул Копытов, отвернувшись. — Ты партию не трогай. Я за нее, знаешь, сколько сил отдал! Ты брось философией заниматься, работай. — Копытов помолчал и спросил с сожалением: — И ты… как это?

— Брут?

— Вот-вот…

Дверь с шумом растворилась, ударилась о стену. На пороге стояла Маро.

— Ты что?! — закричал Копытов. — Чего надо? Маро, четко отстукивая каблуками, подошла и положила на стол листок бумаги.

— Прошу уволить, — прочитал Копытов. — Ты в своем уме?

— Девушкам нельзя так говорить, — тихо произнесла Маро. — Я вам скажу, что вы совсем плохой человек, вас никто не любит. Да. Зачем Лесного уволили? Нельзя хороших людей с работы выгонять. Я уйду.

— Не торопись, — сказал Полуяров.

— Держать не буду, — отрезал Копытов, — подумаешь, золото. Будто я секретаршу не найду.

Маро была гордой девушкой. Она действительно ушла из редакции, никому не пожаловавшись на свою беду. Полуяров не успел с ней даже поговорить.

У Копытова была хорошая черта: он всегда мог забыться в работе, какие бы неприятности ни посещали его. Стоило ему сесть за стол и взять в руки перо, как он забывал обо всем, даже о крупном разговоре с первым секретарем обкома комсомола.

Но сегодня Копытов не узнавал себя — не работалось. Он вошел в кабинет Полуярова и сказал:

— Воду мутишь, Паша.

— Снимут тебя с работы, — ответил Полуяров, не оторвавшись от бумаг.

И вдруг Копытову все стало понятно. Он облегченно вздохнул и проговорил:

— Не надейся. Я знаю, кто на мое место метит, кто против меня коллектив восстанавливает, кто за моей спиной в прятки играет. Ты, Паша. Ты яму роешь. А кто в нее упадет?

Полуяров взглянул на него спокойно и снова уткнулся в бумаги.

Вечером к Копытову зашел Николай Рогов.

— Мне нужно посоветоваться с вами, Сергей Иванович, — осторожно начал он. — Я беспокоюсь не о себе…

— Да не тяни, не тяни, — перебил Копытов.

— Все считают, что я ваш, так сказать, ученик, — быстро продолжил Рогов. — А Лесной подопечный Полуярова. Я человек прямой и прямо вам говорю: вся редакция смотрит и ждет: кто кого? Сумеет ли Полуяров восстановить на работе своего любимчика?

— Врешь, — коротко выдохнул Копытов. — Не верю.

Рогов пожал плечами.

«Дела, — подумал Копытов, — не поймешь, кто прав, кто виноват. А я за всех отдувайся».

На этот раз обычная процедура открытия собрания показалась утомительной и нарочитой. Полуяров невольно поглядывал на первого секретаря обкома комсомола Тополькова, высокого молодого человека с продолговатой головой на длинной тонкой шее. У него было худое, с нездоровой желтизной лицо, короткие волосы, на щеках глубокие впадины. Сухие бледные губы улыбались привычной снисходительно ободряющей улыбкой.

Доклад Копытова отличался обстоятельностью и самокритичностью. Из всех сотрудников редакции он безоговорочно похвалил только Полуярова и в заключение выразил уверенность, что коммунисты подскажут меры улучшения работы газеты.

Начав выступать, Полуяров тут же про себя отметил, что один раз уже не сдержался: не надо было первым просить слова. Но поправляться было уже поздно, и он говорил ровным голосом, следя за каждым словом:

— Мы обсуждаем самый важный и больной для нас вопрос. Вопрос о руководстве. Обсуждать его надо честно, прямо, глаз в глаз. Слишком часто ссылкой на бюрократизм начальства мы прикрываем собственную нерешительность в борьбе за правду. Вместо того, чтобы быть готовыми разбить себе лоб в борьбе за свое мнение, мы произносим пламенные общие фразы. А фразы приелись. Их спокойно произносят те, кто не имеет на это морального права. Дело обстоит так, что день ото дня мы работаем хуже и хуже. День ото дня обостряются противоречия между редактурой и коллективом, между редакцией и обкомом.

— Первый раз слышу, — недовольно перебил Топольков, — какие могут быть противоречия? Вы что? Это непартийное в данном случае выражение. Есть некоторое недопонимание, но противоречий — никаких.

— Дело не в словах. Обком плохо руководит газетой, не помогает коллективу редакции, не доверяет ему, а иногда и просто мешает. Корреспонденция Лесного о Синевском леспромхозе одобрена всем коллективом. А Сергей Иванович сбегал с ней к вам, товарищ Топольков, вы ее забраковали.

— Могу аргументировать свое решение, — перебил Топольков.

— Но самое главное, — словно не расслышав, продолжал Полуяров, — это наши, внутриредакционные неполадки. А главный из них — неумение товарища Копытова руководить, воспитывать. Редактор бросается из одной крайности в другую, то либеральничает, то доходит почти до самодурства, как это было с увольнением Лесного.