Евгения Скрипко - Друзья и родители

Когда поезд остановился, Саянов бодро спрыгнул с подножки вагона, прошел перроном к выходу, затем к трамваю. Но, дождавшись трамвая, не поехал. По дороге, хоть можно было и не бриться, завернул в парикмахерскую, затем, освеженный после бритья, он медленно, нарочно удлиняя путь, направился дальше.

Было еще рано, и он знал, что жена дома, а ему хотелось явиться в ее отсутствие и прежде встретиться с сыном.

Но как ни медлил Николай Николаевич, у знакомого подъезда он очутился довольно скоро. Поднявшись на площадку второго этажа, он постучал. Ему открыла молоденька незнакомая женщина с бумажками в темных волосах. Смущенная появлением мужчины, она спряталась за дверь и, не спросив, к кому он, впустила его. Захлопнув дверь, она побежала в глубь коридора и по пути заглянула в кухню: «Мария Андреевна, к вам гость!»

Вадик, ожидая, пока мама приготовит завтрак, лежал с книжкой в кроватке-раскладушке. Он слышал, как соседка Анечка крикнула на весь коридор: «К вам гость!» и сразу догадался: «Папа!»

Как был, в одних трусиках и босой, он проскочил под стол, стоящий на пути, и, оказавшись у двери, чуть не столкнулся с отцом, уже вошедшим в комнату. Отец тотчас отступил назад, будто испугавшись собственного сына. Вадик тоже растерялся. Саянов протянул руку и провел по мягким волосам сына своей широкой ладонью. Вадику показалось, что при этом отец даже оттолкнул его.

Комната Саяновых была так мала, что если не убрать раскладушку и не поставить на место стол, то двоим у входа не поместиться. И Вадик очень быстро расставил все по местам.

Когда вошла мать, отец отошел к столу, и, повернувшись к ней, сухо сказал:

– Здравствуй.

Наступила короткая и неловкая тишина. Казалось, каждый выжидал, чтобы заговорил другой.

Саянов сел на стул. Мария Андреевна, стоя у тумбочки с посудой, старательно терла полотенцем руки, будто к ним пристала смола. Вадик наблюдал за родителями.

Его мама в синем полинявшем халатике и камышовых туфлях на босу ногу, худенькая и бледная, со смешным пучком золотистых волос на затылке, собранных одною приколкою, в сравнении с отцом была маленькая и жалкая. Но Вадик удивился, когда взглянул на ее лицо: оно было таким сердитым, словно она сейчас же возьмет ремень и выпорет отца. «Эх, и будет тебе сегодня баня!» – сдерживая улыбку, подумал Вадик и отвернулся к окну.

– Ну, как вы тут живете? – прервал эту гнетущую тишину Саянов, затем, после короткой паузы, добавил: – Вырвался на один день, вечером должен выехать обратно.

Вадика удивило, что мать ничего не ответила на это.

Она окликнула сына и, вынув из сумочки ключ, сказала:

– Оденься, сыночек, и сбегай ко мне на работу. Отдашь ключ от стола и скажешь, что я сегодня не приду.

Пока Вадик одевался, отец курил и молча рассматривал его. Он заметил, что у мальчика рваные сандалии, и с негодованием подумал: «Даже обувь не могла приобрести! Сколько денег посылаешь ей, а сын носит такую дрянь!» Но вот Вадик начал натягивать брюки из серого бумажного коверкота, много раз выпущенные и надставленные руками матери. Надел рубашку, и Саянов без труда узнал в ней перешитое платье жены, которое перед самой войной он подарил ко дню рождения. «Как я не заметил этого в первый приезд? Видимо, действительно, моих денег им мало. Но ты, голубушка, тоже хороша! Неужели трудно было написать, что мальчишке нечего надеть?»

Когда Вадик собрался уходить, отец с напускной строгостью окликнул его:

– Возвращайся скорее, нигде не задерживайся. Надо будет пойти…

– Куда? – поинтересовался мальчик.

– В облоно, в гороно или еще куда-нибудь. Надо же тебя устроить хоть в детский дом что ли…

Он говорил, будто сердился на сына.

Вадик удивленно взглянул на мать, но она сказала:

– Иди, сыночек.

Когда мальчик вышел, Мария Андреевна подошла к столу. Лицо ее от гнева покрылось пунцовыми пятнами, глаза, наполненные слезами, выражали такое негодование? что Саянов невольно поднялся со стула.

– Будем говорить спокойно, – предупредил он.

– Что ты задумал?

– Мы с тобой не сможем жить вместе, – начал он уклончиво. – И надо устроить Вадика. Самое лучшее, что можно сделать, – это поместить его в детский дом.

Лицо Марии Андреевны передернулось, как от резкой боли.

– Ты окончательно сошел с ума! – вырвалось, как стон, из груди оскорбленной матери.

Уже овладев собой, Саянов с неумолимой настойчивостью потребовал, чтобы жена разобралась в своем собственном письме.