Евгения Скрипко - Друзья и родители

Топоркова вышла из самого дальнего угла кладовой и, сняв косынку, вытерла ею лицо. Наталья Никифоровна, хозяйничая у стола, не успела взглянуть на Клавдию Ивановну, как в дверях появились все четыре ее помощницы.

– Вы что уставились, козы? – добродушно улыбаясь, спросила Наталья Никифоровна.

Девушки смущенно переглянулись.

– Клавочка, это они перед тобой извиняться пришли, – догадливо подмигнула она инструментальщице, которая, заслоняя лицо руками, поправляла свои светло-русые косы, уложенные двойным веночком вокруг головы.

– Они не виноваты, – отозвалась Топоркова.

– Как не виноваты. А глаза на что? А вдруг бы ты вместо резца ей болванку чугунную сунула, она бы и притащила мне ее.

Девушки, улыбаясь, смотрели то на мастера, то на Клавдию Ивановну.

– А ну, козы, принесите-ка нам из столовой чайку, да не стойте зря, – и Наталья Никифоровна подала им литровую стеклянную банку, к которой протянулось сразу несколько рук. – Да деньги-то возьмите, попрыгуньи вы неугомонные!

Когда девушки убежали, Наталья Никифоровна, вынув из кошелки маленькую эмалированную кастрюльку, отложила на перевернутую крышку часть еды для себя, остальное подставила Топорковой.

– Клавочка, раньше поешь, а потом рассказывай, в кого влюбилась!

– Только любви мне сейчас и не хватало! – грустно отозвалась Топоркова.

Не глядя на еду, она подсела к столу и задумалась.

– Что у тебя опять стряслось, Клавочка? – серьезно спросила Наталья Никифоровна, вглядываясь в опечаленное лицо собеседницы.

Топоркова глубоко вздохнула, незаметные до того морщинки густо сбежались на ее открытом лбу, передернулись крепко сомкнутые губы, но она не заплакала.

– С Виктором у меня опять… Ушла на работу, его сонного на ключ заперла. Не придумаю просто, как с ним дальше буду!

– Что же сделал он, Клавочка?

– Говорить стыдно, да от людей не скроешь, Наталья Никифоровна, – решительно сказала она, будто готовясь встретить заслуженное осуждение. – Вчера ночью из дому бежать собрался. Всю получку мою взял. Мальчонку с собой сманил, тот у матери деньги унес. На вокзале их задержали да с милицией моего домой привели.

– А мальчонка-то чей?

– В одном классе учатся – Вадик Саянов. Его мать и помешала им. Она раньше меня хватилась, искать бросилась. Только Вадька тихий, это все мой натворил. Всю ночь не спала: ругала, стыдила, уговаривала, а он, как сыч, сидит и словечка из него не вытянешь. В окно бы не вылез да не удрал снова. Как вспомню, из рук все валится.

– Тебе надо было соседей попросить, присмотрели бы.

– Да где там! Я от стыда горю перед ними. И до чего ж обидно, Наталья Никифоровна! Освободила я своего благоверного разводом, а теперь с Витькой мучиться должна. Вон Саянова своему пригрозила, дескать, отец приедет, он тебе задаст! А я и припугнуть отцом не могу. И дернуло меня ещё с мальчишкой перед разводом разговаривать! Думала, легче мне будет, если разъясню ему всю правду, а получилось – срубила сук, на котором сидела.

– Клавочка, за развод не жалей. И тебе он не муж, и Виктору не отец, когда на руках у человека новая семья. Ты женщина молодая, здоровая, и не все свету, что в окошке. А за Виктора твоего надо взяться.

Белокурая ремесленница явилась с чаем, и разговор о Викторе был прерван. Наталья Никифоровна, воспользовавшись присутствием девушки, заставила Топоркову поесть.

– Теть Клавочка, – восхищаясь узором кружев, которые на досуге вязала кладовщица, попросила девушка, – а вы мне покажете, как начинать?

– Ты, Зоечка, раньше нитки да крючок купи, а потом она тебя научит, – подсказала мастер. – Ступай, до гудка во дворе погуляй, а то будешь все время в цехе сидеть, щечки-то твои быстро побледнеют.

Девушка догадливо улыбнулась и убежала из кладовой.

– Клавочка, – заговорила Наталья Никифоровна, когда они снова остались одни. – Иди-ка ты к начальнику цеха да на часок отпросись домой. Поглядишь, как там Виктор, а потом мы за него примемся…

– За кого, за Витьку?… – удивилась Топоркова.

– А за кого же еще? Поговорим с нашими комсомольцами, они уже одному такому вправили мозги. Станочника Алексеева сыну, – пояснила она. – Тоже от рук отбивался хлопец, школу бросал, а теперь учится, и отец им не нахвалится. А ты говоришь – отец. Вот он, Алексеев-то, мужчина, производственник ценный, а с сыном сладить не мог.

– Позор-то какой! Один сын, и проси чужих людей помогать…

– Не чужих людей, Клавочка, а свою семью. Коллектив тебе помощь окажет, и выправится твой Виктор, выправится. Вот еще с соседями поговорим. Клавочка, не возражай! – категорически запротестовала Наталья Никифоровна. – Сама я все устрою.