— Вот и теперь ты не понял: не играю я и не забавлюсь. Я, Федюшечкин, люблю.
— Кого же это, не секрет если?
— Сам знаешь: Коленьку Зубкова.
— Этого не должно быть! — У Федора даже руки затряслись от злобы. И тут Колька Зубков встал на его дороге!
— Сама знаю, что не должно, а вот люблю беззаветно и даже недозволенно. Но пока молчу. Ведь он-то меня и не замечает. Вот и выходит, что я и за мышку, и за кошку. Сама по себе играю.
И так это она сказала легко и даже ручкой взмахнула, словно и в самом деле играючи или танцуя.
И он это заметил:
— Допляшешься ты до слез с этим Колькой.
— Ну, значит, так тому и быть. Любви, Федюшечкин, без слез не бывает. Да и неинтересно без них-то, а слез мне не покупать.
— Да на него все девчонки вешаются.
— А он ни на одну и не смотрит. — Она улыбчато вздохнула.
— От тебя глаз не отводит?
— Нет. И на меня пока внимания не обращает. Ну, ничего: придет и моя минуточка — глянет он на меня, да так взглядом и завязнет. От меня, Федюшечкин, трудно глаз оторвать: я — приманчивая.
Все это она проговорила скороговорочкой, охорашиваясь перед зеркалом и мечтательно закатывая глаза, будто бы привораживая кого-то, видимого только ей одной.
— Постой! — встревожился Федор. — Постой-ка, постой… а ты где его видела?
— В политехническом. Мы туда на танцы бегаем.
— А он там чего? Колька-то?
— А он там учится. И уже на третьем курсе. Инженером станет. Вот он какой, Коленька-то Зубков!
Провожали Федора в рейс всем домом. Устраивали торжественный ужин, вспоминали прожитое и пережитое, желали Федору безаварийного плавания, а ранним утром он на электричке уезжал в город. Так было каждый год, с тех пор, как Федор вернулся с военной службы, и теперь готовились такие же проводы.
Половина поселка кормились рекой. Жили тут матросы, капитаны, штурманы, механики и работники сплавного рейда. Открытие навигации — традиционный годовой праздник, а традиции в рабочем поселке соблюдались строго.
Пришла из школы Светлана. Увидала, что у калитки засов сдвинут и дверь не на замке, и еще увидела: на веревке колышется белье — все это верные приметы, что Катя дома. Она очень обрадовалась этому, потому что любила Катю девчоночьей обожающей любовью.
Даже не заходя домой, она приоткрыла дверь в Катину комнату:
— Это я к тебе пришла!
— Заходи, Свет очка, заходи, — услыхала она Катин голос, который показался ей очень уж веселым и таким взволнованно-звонким, что, того и гляди, разобьется.
Девочка она была чуткая, поэтому сразу поняла, что Кате не по себе, и поспешила на помощь. Но тут увидела она своего дядю, тоже взволнованного, взъерошенного и — чего с ним никогда не случалось — злого. Увидела и поняла, что ему тоже не по себе, и растерялась: кому первому помогать?
— Катя? Дядя Федюшечка? Что?
— Да ничего, Светочка, — проговорила Катя и, чтобы хоть на первую минуту скрыть свое волнение, подошла к девочке и начала поправлять ее растрепавшиеся волосы.
— Экзамен завалила?
— Ну, конечно! Ну, конечно! — с непонятной радостью подхватила Катя. — Ты еще не знаешь, какие у нас случаются экзамены. Ужас!
— Экзамен… — усмехнулся Федор. — Все там игра. — Он поднялся, взял со стола свою фуражку и для чего-то начал рукавом начищать и без того сияющего «краба». Еще раз усмехнулся, задумался и нерешительно сказал: — А может быть, и не игра? Экзамен. Да, похоже…
И ушел, задумчивый, злой, взъерошенный.
— На двойку? — спросила Светлана, не скрывая, что ничуть не верит в свою же выдумку насчет экзамена.
— Не знаю и сама еще.
— Неужели Федюшечка тебя обидел?
— Федюшечка? — Катя зажмурила глаза. Из-под ресниц выкатились две слезы. — Это я его…
— А зачем?
Не скрывая своих слез, голосом, в котором уже прослушивались первые трещинки, Катя попросила:
— Потом, Светочка, потом. А ты иди, потому что сейчас я разревусь как!..
Рассказывая сестре о своем разговоре с Катей, Федор не стал вдаваться в подробности, которые, по его мнению, никакого значения не имели, упомянул только о результате и то одним словом:
— Отказала.
И сказал это так торжествующе, словно он выполнил приказание, которого не хотел выполнять, но его заставили. И вот вам, пожалуйста!
Но Анюта не обратила на это никакого внимания и потребовала подробностей. Вызнав все, что удалось вытащить из скупого на слова и чувства Федора, она спросила:
— Ну, а ты что?
— Сказал ей, что все равно буду ждать. Хоть всю жизнь.
Читать дальше