Лев Правдин: Зал ожидания

Давно уже Анюта сдружилась с Юлией Ивановной так, что даже и квартиранткой ее не считала, и никакой платы не брала, а все расходы по дому делили пополам. Жили, как сестры, — одна от другой ничего не таили, и Анюта знала, что Юлия Ивановна тоже хочет, чтобы Катя вышла за Федора. Человек он спокойный, хозяйственный. Катю любит, а она по своему ребячеству никого еще полюбить не успела. Одни фантазии.

И Федор тоже считал, что не доросла еще Катя до серьезного разговора. Запомнился ему самый первый день возвращения домой, когда он сказал ей о своей любви. Как из огня да в огонь — признался, словно в бреду. А она в ответ пролепетала что-то совсем уж ребячье, девчоночье и прикорнула под его рукой, как сестренка.

Почти два года прошло с того вечера. Теперь-то она не ребенок. Совсем взрослая девушка, и Федор считает, что говорить ей ничего не надо, зачем повторять то, что уже было сказано? И она, конечно, ничего не забыла и никогда не возражает, если ее называют Федоровой невестой. Чего уж тут еще говорить?

Но Анюта все твердила, что он должен сказать Кате все, что он думает о их совместной жизни, и добиться определенного ответа.

Справедливость — вот что считала Анюта главным правилом и своей работы, и, наверное, еще больше, — своей жизни. В угоду справедливости она не давала разыгрываться прочим своим чувствам, в чем иногда приходилось горько раскаиваться: однажды она подумала о правах матери и забыла о правах любви. Справедливость в том и состоит, чтобы учитывать те и другие права и находить верное решение. Если бы тогда она не дала увезти Куликова, права матери нисколько бы не пострадали, а человек, может быть, и остался бы жить.

Значит ли это, что даже самое бурное проявление нормальных человеческих чувств только поможет торжеству справедливости?

В припадке горя и гнева она обвинила брата в предательстве. Обвинение страшное: ведь это она так воспитала его, она, которая была ему сестрой и заменила погибшую мать. Так что всегда в его ошибках будет доля и ее вины. Кроме того — а это, может быть, теперь ее главная обязанность, — у нее растет дочь, за которую она тоже в ответе. А еще есть Катя Каруселева… Ее Анюта уже тоже включила в этот список, как единственную желанную кандидатку Федору в жены. Как все получится, сказать невозможно: девушка она добрая, слегка заносчива — при такой красоте иначе и быть не может — и характером не в мать. Отцовский у нее характер, А у отца, как с гордостью отмечает Юлия Ивановна, характер был железный. Так что, полностью поддерживая Анютины мечты, мать знала, что все будет так, как сама Катя повернет. Воздействовать на свою дочь Юлия Ивановна давно уже не надеялась, о чем прямо сказала Анюте.

И Анюта решила, что самое верное, что должен сделать Федор, — это поговорить с Катей, и поговорить решительно.

Но для такого серьезного разговора никак не находилось подходящего времени, так дело и протянулось до самой весны. У Кати пошла бессонная, полная тревог и волнений пора экзаменов. Федор готовился к навигации, которая продлится до самых заморозков. Но он твердо решил окончательно и обо всем договориться, а уж если он что решил, то должен выполнить обязательно.

Настроившись на решительный разговор, Федор пришел в общежитие института, но так ему сказали, что Кати нет, а куда ушла, никто не знал.

Это был его последний день перед рейсом. Он отправился домой, чтобы взять все необходимое и попрощаться со всеми. И сразу увидел Катю. Она только что постирала белье и развешивала его во дворе. На ней были сверкающие резиновые сапожки и поверх пестрого платья старая вязаная безрукавка. В этом домашнем обиходном одеянии она показалась Федору особенно желанной и близкой. Вот такая она, когда они поженятся, будет встречать его, не отрываясь от домашнего дела, и он станет ей помогать.

Он не удивился, как это она в самый разгар экзаменов оказалась дома, и уже, видать, давно: вон сколько настирала! Катя хоть кого отучит удивляться своим поступкам и решениям. Он сразу стал ей помогать.

— Совсем одурела от этих экзаменов, — заявила она. — С ума сойду, если не сделаю для разрядки что-нибудь полезное.

— А как же экзамен?

— Схвачу пару. А может, повезет, так и отмигаюсь на троечку. Не хватай из таза, у тебя руки вон какие!

Федор посмотрел на свои руки — моешь их, моешь, а они все машинным маслом отдают, — потом посмотрел на то, что он уже взял из таза, чтобы подать Кате, и устыдился. Покраснел до горячих слез. Вот еще! Сколько раз сам он надевал это самое, помогая Кате поскорее собраться в детский садик. А она, не заметив его замешательства, взяла из его рук эту вещь, розовенькую, трикотажную, и, встряхивая ее, проговорила: