Вильям Гиллер: Тихий тиран

— В какой-то степени! — сказал Фатеев. — В конце концов, мы ведь тоже не семи пядей во лбу. Допустим, сейчас мы работаем над проблемой трансплантации почки. Вот Прямков не сказал, в частности, сколько людей погибает из-за нерешенности этой проблемы…

— Извините, — перебил Фирсов. — Меня сейчас волнует не частная, пусть даже очень острая проблема, а сгусток проблем. Прямков, по-моему, ставил вопрос шире, чем вы сейчас хотите ответить на него, Виктор Дмитриевич… Однако, если уж вы сами перешли на частности, ответьте мне, Тамара Савельевна, много ли операций произвели вы по методу, изложенному в вашей докторской диссертации?

— Пока ни одной, — нахмурилась Крупина. — Мы на другом специализируемся… Вот Горохов когда-то замахнулся, да ударил мимо… Сорвалось. А теперь — поздно. Чего уж после драки-то… С мертвого не взыщешь.

Тамара откинулась на спинку скамейки и медленно потянула из открытой пачки, которую Фирсов держал в руке, дешевую, плоскую сигарету без фильтра. Палладий Алексеевич с недоумением следил за ней, почему-то опасаясь задать вопрос, разузнать все о каком-то совсем неизвестном ему хирурге Горохове. Холодком трагедии пахнуло ему в душу от этой недоговоренности, от сдерживаемого и оттого еще более тягостного смятения женщины, обреченно и неумело разминающей серую короткую сигаретку твердыми, побелевшими пальцами.

— Ну, ну… Не надо так, Тамара Савельевна, — сказал секретарь обкома. — Мы еще побарахтаемся, будьте уверены.

Прежде чем отправиться в НИИ, Фирсов звонил академику Богоявленскому.

— Замучили меня визитеры, — пожаловался тот. — То профессор Кулагин… Все молодость вспоминал, а сам-то мальчишка… рядом со мной, разумеется. Приглашал на защиту чьей-то диссертации. «Сюрприз, говорит, вам готовлю». А я сюрпризы не люблю. Я люблю, чтоб все по плану, по расписанию. Как на вокзале… Железнодорожном, конечно, и в мирное время. А потом лампой-вспышкой ослепили совсем, глаза теперь слезятся…

Фирсов долго извинялся, пообещал академику обкомовскую «Волгу» для поиска вожделенных пещер, в которых могли сохраниться фрески эпохи неолита, и уговорил все же ознакомиться с историей болезни Манукянца, предварительно выпрошенной под честное слово вернуть у доцента Фатеева.

— Интереснейший случай! — вдохновенно врал Фирсов. — Единственный в клинической практике!.. Два аспиранта подрались — не поделили… Готовая диссертация!.. Но я решил: здесь нужен мировой авторитет. И так обрадовался, что вы едете… Нельзя, нельзя зарывать в землю исключительные факты. Они достояние всего человечества. И кому же, как не вам, нести…

— Бросьте, голубчик! — со смешком сказал академик. — Я еле ноги таскаю, а тут еще что-то нести надо… Да и вы, чувствую, ахинею несете. Нужна вам моя консультация, так и говорите! Чего уж там… Я привык; не первый год девка замужем!

В номере гостиницы, завернувшись в стеганый халат, толстый, как ватное одеяло, академик долго тасовал разнокалиберные бланки анализов, разворачивал гармошки кардиограмм и, задрав кверху отражатель настольной лампы, в лупу рассматривал мрачноватые, потусторонние рентгеновские пленки.

— Случай самый заурядный, — изрек наконец он. — Семьдесят процентов износа… Минусовые возможности компенсации. Практически ничем нельзя помочь… Никакая терапия здесь не пляшет…

— Значит, все?.. Обречен Рубен Тигранович?

— Я не пифия! — взорвался Богоявленский. — Бывают исключения, но они, как вам известно, подтверждают правило… Хотя лично я в таких случаях стою за исключения. Они мне как-то приятней… Где лежит больной?.. У Кулагина?

— Там, в НИИ, — убитым голосом подтвердил Палладий Алексеевич. — Его ведет доктор Крупина… Очень душевный человек — Тамара Савельевна!

— Вот и поезжайте… к душевному человеку! Знаю я эту вертихвостку!.. Всей аспирантуре — сыновьям Адама имею в виду — головы заморочила… И удрала. Медом, что ли, Кулагин ваш помазан? Ведь ей кафедру предлагали… Она может. Я диссертацию ее рецензировал: как раз такие случаи — целый букет! Поезжайте, поезжайте, голубчик… Если не она, то кто же?.. Я уж и столовый ножик с натугой держу… Не до скальпеля!

«Удача! — чуть не закричал Фирсов. — Черт возьми!.. Раз в жизни бывает». И помчалась по мокрым весенним улицам черная обкомовская «Волга», а на всех перекрестках козыряли ей, торопясь дать дорогу, добродушные областные милиционеры.

Услышав, что отец закончил разговор по телефону, Слава вошел к нему в комнату.