Игорь Неверов - Антарктика

На секунду оторвавшись от видоискателя, я и сам вижу, как прямо перед форштевнем стремительно разрастаются, наползая друг на друга, «блины».

— Выходит! — снова кричит марсовый, и тут же гремит выстрел…

Вообще-то я знал, что при выстреле из гарпунной пушки судно вздрагивает. Именно поэтому на вантах и устроился вполне надежно: левую руку, в которой держал аппарат, пропустил через одну балясину, ногами обвил другие. Но чтоб так трахнуло!.. Какой там, к бесу, снимок! Нажать-то на спуск затвора я нажал, но что толку, если небо и море несколько раз судорожно переменились на моих глазах местами?

Но самое печальное, что я пытался зафиксировать неудачу. Гарпун, протянув за собой белую молнию капронового линя, не вонзился в кита, а, продольно скользнув по упругой спине, стремительно, как ракета, взвился в воздух, и там звонко хлопнула граната. Резко ударил в нос запах пороха. Справа отчетливо прошелестели осколки…

— Слезайте! — В звенящей тишине голос капитана прозвучал хрипло и зло.

Уговаривать меня не пришлось. Через минуту я уже стоял на мостике, опустив глаза, торопливо застегивая «Зоркий». «Нет, вовсе у меня не легкая рука!..»

Словно угадав мою удрученность, Туз чуть подтолкнул меня в бок.

— Не огорчайтесь. Не уйдет он от нас.

Пока перезаряжали пушку, горизонт стремительно затянуло серой клубящейся мутью, жалобно заскулило в проводах антенны и — я даже спросить ничего не успел — ударил шторм. Не соврал вчера скрипучий барометр капитана.

— Все! — огорченно вздохнул Туз. — Отохотились на сегодня. — Спускаясь по трапу, Туз оглянулся и тихо сказал мне — Помогите ребятам уговорить шторм!..

Я непонимающе взглянул на капитана, но он уже повернулся ко мне широкой, обтянутой полушубком спиной.

Китобоец, казалось, вымер. Когда шел по кренящемуся коридору, меня бросало от одной переборки к другой. В какую каюту ни загляну — никого! И тут из-за дверей кают-компании долетел взрыв смеха. Осторожно приоткрыл дверь, и меня швырнуло вперед — сам не заметил, как очутился на чьих-то коленях…

Матрос, на которого меня бросило, чуть прижал своего соседа, и я втиснулся между двумя моряками на узком диванчике.

Люди смотрели на меня с недоброй усмешкой. Наверное, все-таки человек с корреспондентским блокнотом представлялся им источником всех сегодняшних бед: и промаха по киту, и так внезапно сорвавшегося шторма. Впрочем, возможно, я и переоценил внимание к своей особе. Во всяком случае, через какую-то минуту я обнаружил, что большинство глаз выжидательно, пожалуй, просяще даже приковано к рыжебородому боцману «Отважного», неторопливо разминающему папиросу…

— Резинкина помните? — спросил боцман и, окинув присутствующих разочарованным взглядом, махнул рукой. — Хотя кому тут помнить? Салажня сплошная!..

Тут, конечно, самое время морячкам обидеться — у всех (кроме меня) за кормой по три-четыре рейса. Но все стерпели. Раз боцман фамилию вспомнил — жди рассказа. У боцмана двенадцать рейсов — чего только не повидал человек.

— Да-а… — оценив нашу сдержанность по достоинству, продолжал боцман. — Вот, говорят, этот укачивается, а тот нет. Хоть бы что ему в любой шторм. Ерунда все это! Каждый укачивается на свой манер.

И опять мы промолчали. Только скрип пошел по кают-компании — заерзали все на своих местах.

— И не скрипите! — махнул рукой боцман. — Потому что так оно и есть. Вон возьмем Реутова за пример.,

Рано располневший моторист вздрогнул, уставился на боцмана сонными настороженными глазами.

— …Его в сон в штормягу кидает. Спит, можно сказать, на ходу.

— Да он и в штиль спит неплохо, — робко возразил электромеханик Коротич.

— Верно! — согласился боцман. — Спать он завсегда здоров. Потому что ленив дюже. А в шторм спит особо.

— А чего делать-то? — обиженно спрашивает Реутов. — Не спать, так и вовсе…

— Или тебя взять, Жора. — Боцман повернулся к электромеханику, и теперь насторожился Коротич. — У тебя, если приглядеться, от шторма в глазах раскосец наступает.

— Да ну тебя, знаешь…

— Верно говорю!

Кондей Тимчук потянулся было к электромеханику, хотел заглянуть тому в глаза. Но тут сильно садануло в правый борт, и, тихо ойкнув, кондей очутился под столом. Кряхтя, стал выбираться.

— Потому не любопытствуй — на слово верь человеку, — злорадно изрек боцман и снова повернулся к электромеханику. — У тебя, Жора, когда шторм долгий, один глаз вроде как внутрь смотрит. И грустный делается. Вроде ничего-то он там путного, внутри тебя, не обнаруживает.