Иван Шевцов - Во имя отца и сына

- Это потому, что он самый богатый, - походя заметил Арон Герцович. - Да, да. Это я вам говорю, как старый журналист, как оруженосец языка.

- Реформа грамматики давно назрела, - продолжал Озеров, не давая оборваться разговору на "тему дня".

В ожидании новогодней речи Председателя Президиума Верховного Совета включили японский транзистор. Передавался концерт по заявкам радиослушателей. Диктор сказала: "Персональный пенсионер товарищ Герцович просит исполнить песню "Хотят ли русские войны", Выполняем вашу просьбу, Арон Маркович".

Все дружески посмотрели на старика Герцовича, а он сидел сосредоточенно-строгий и, ни на кого не глядя, слушал.

- Прекрасная песня, - сказала Светлана Ильинична, когда кончилась мелодия и объявили новую песню, на слова Некрасова, "Меж высоких хлебов затерялося…", которая исполнялась по просьбе какого-то офицера.

- Песня, конечно, популярная, - произнес после хозяйки Борис Николаевич, - только, по-моему, сама постановка вопроса нелепая: хотят ли русские войны? Кто это спрашивает? Автор-иностранец? Ведь советскому человеку и в голову не придет такой вопрос: хотят ли русские войны? Ответ вовсе не надо искать у жены автора и тем более у вдов и матерей. И так все ясно каждому - не хотят!..

Директора завода перебила его супруга - белокурая, болезненная женщина с лицом серьезным и неулыбчивым:

- Погоди, Боря, дай послушать. - И добавила полушепотом: - Мама любила эту песню.

Но дослушать ей не дали: Алик Маринин вспомнил новую сенсацию: в США вышел роман Дейчера в трех частях о Троцком. Первая часть трилогии называется "Пророк с оружием", вторая - "Пророк без оружия" и третья - "Пророк в изгнании".

- Между прочим, - сообщил Алик, - в трилогии есть любопытные факты. Оказывается, оба сына Троцкого тоже погибли.

Гризул громко, неестественно тяжело вздохнул. А Герцович-младший, он же Михаил Савельев, как и подобает театральному деятелю, патетически сказал:

- Трагедия пророка! Чем не Шекспирова тема?! Я верю - придет новый Шекспир, и жуткая трагедия пережитых нами лет станет во всей своей чудовищной наготе перед оцепеневшим от ужаса зрителем!

Он сделал напряженную паузу и уставился хмурым взглядом в одну точку. Правая бровь нервически дернулась и изогнулась дугой, над переносьем глубже обозначилась морщина. Казалось, он уже видит в своем воображении некий трагический образ и репетирует роль.

- Когда? - рявкнул изрядно захмелевший Иван Петров и, как бык, остановил на Савельеве мутные, налитые кровью глаза. - Когда нас не будет? А я хочу сейчас.

Вдруг у Бориса Николаевича, сидевшего напротив Петрова, мелькнула несколько озорная и не совсем серьезная мысль. А что, если посмотреть на Гризула, исходя из принципа: "Скажи мне, кто твои друзья, и я скажу, кто ты"? Друзья были здесь налицо, в качестве гостей. Причем они-то казались директору завода более понятными, чем хозяин дома, несмотря на то, что всех их, исключая разве Маринина, Борис Николаевич видел впервые. В Маринине ему не нравилась какая-то разухабистость. Непререкаемый апломб Александра Александровича всегда сопровождался снисходительной улыбочкой не глаз, а губ, подчеркивавшей превосходство. А это как раз и говорило об обратном, об отсутствии у человека большого ума. За внешней галантностью Маринина Борис Николаевич видел самоуверенного санаторского "культурника", не больше. Даже его остроты не смешили директора завода. И было непонятно, как этого не замечали остальные и принимали Алика всерьез, даже как будто с искренним восторгом. С искренним ли?

Наблюдая за Матвеем Златовым (Борис Николаевич не знал, что тот работает по хозяйственной части у скульптора Климова, и вначале принял его почему-то за маститого художника), он вдруг обнаружил, что скепсис его не что иное, как своеобразная маска, за которой надежно скрывалась энергичная натура с мертвой хваткой.

И в этот самый миг Борис Николаевич не увидел, а интуитивно ощутил на себе сверлящий взгляд жены Петрова, пикантной дамы то ли испанского, то ли греческого обличья, с изящно сложенной, стройной фигурой и красивым холодным лицом. Впрочем, о ее внешнем облике позаботилась не только природа. Неплохо позаботился об этом и супруг, судя по ее туалету. На ней все было просто и элегантно. В обществе на Беллу Петрову многие обращали внимание. Среди знакомых она слыла светской дамой, умеющей поддержать нужный разговор. Во всяком случае, в литературе круг ее познаний не ограничивался Кафкой и Сэлинджером. При необходимости (смотря по обстоятельствам) она могла щегольнуть дюжиной имен молодых западных писателей, твердо стоящих на позициях "анти": антиреалистов, антироманистов, антигероистов, антисюжетистов, анидиалогистов - словом, выступающих против всего на свете, в том числе и, пожалуй, в первую очередь, против здравого смысла. Белла владела тремя иностранными языками и работала переводчицей. Не в ТАСС, не в АПН, не в книжном издательстве, где, по ее словам, работали "переводчики-каторжане", не в журнале "Иностранная литература". Она работала переводчицей в довольно солидном учреждении, ведавшем зарубежными связями, работала с посещающими Советский Союз иностранцами, ездила за границу с советскими делегациями. Короче говоря, принадлежала к высшему кругу переводчиков и на редакционно-издательских трудяг смотрела с сожалением.