Журнал «Юность» - Журнал `Юность`, 1973-2

Мы идем к месту, где некогда был старый дощатый театр — Могилевский областной театр музыкальной комедии (в скобках добавлялось место его истинного нахождения: Бобруйск). Оперетта пришлась по вкусу в столице, и её, пополнив новыми исполнителями, перевели в Минск, а покосившееся здание осиротело. И вот тогда-то, два года назад, пришла кому-то идея: «А почему бы не открыть в Бобруйске новый театр? Есть неплохой выпускной курс в театральном институте, вот если бы его в полном составе, с готовыми дипломными спектаклями…» Ребята же, и среди них в первую очередь бывшие студийцы «Юности», загорелись: «Делать свой театр!» Вот так и явился на свет Могилевский театр драмы и комедии (а в скобках, как и прежде, добавляется: Бобруйск).

Валера останавливается:

— Ты смотрел фильм о Балабохине?

— Смотрел.

Расставшись со студией «Юность», Балабохин уехал в Ленинград. Там на телевидении шли переговоры о постановке фильма по его сценарию, несколько театров заинтересовалось его пьесами, а пока он работал вторым режиссером одного фильма.

Так вот, шли съемки. На горе стоял автобус. Долго стоял, а после сорвался и помчался с горы. Все раз бежались, а на пути его осталась старая гримерша.

Ей кричали, но она не слышала. Тогда Балабохин побежел к ней. Гримершу он оттолкнул, а сам не успел отскочить…

— Если бы ты знал, как мечтал Володя о своем театре! Настоящем! — говорит Шушкевич.

Знакомый режиссер с Минской киностудии, помню, рассказывал мне:

— Представляешь, поехал я снимать Бобруйский театр. А у них как раз выездной спектакль. Приезжаем в деревню. Спектакль идет на поляне, плотно окруженной людьми. И вдруг гроза, ливень. И ты знаешь, никто не сдвинулся с места — ни актёры, ни зрители…

Расспрашиваю об этом эпизоде Шушкевича.

— Ребята наши играли «А зори здесь тихие…»

Спектакль шел прямо на поляне. Когда гроза началась, никто не ушел. Играли без антракта…

Театр на выездах бывает часто. И не всегда, кстати, по доброй воле. В помещении старого театра новые хозяева еще обжиться-то не успели, как над головой затрещала крыша. Авторитетная комиссия сочла здание слишком ветхим и подписала категорическое: «Под снос…» Новоиспеченный театр подселили в городской Дом культуры. А там — народный театр, танцевальный ансамбль, музыкальная школа.

Еще одна трудность. Театр оперетты оставил после себя часть труппы. Ее нужно было пристроить. Пристроили в новом театре…

Спрашиваю Валеру:

— Скажи честно, тебе здесь все нравится?

— Куда там! Нет, конечно! Роли, правда, хорошие дают, да не в этом дело. Главреж наш, Королько, да и мы тоже из кожи лезем, чтобы сделать театр со своим лицом, своим репертуаром, своей творческой платформой. Кое-что удалось сделать, но работы еще хоть отбавляй. Мы ж зеленые совсем. За год-два далее гениям ничего не удавалось сделать.

А ты начинаешь: «Нравится — не нравится»…

— Но ты ведь не собираешься сидеть здесь всю жизнь. Год-два пройдут, силу почувствуешь да и уедешь! Тебе ведь в республиканских театрах уже сейчас роли дают.

— А ты что же, всю жизнь собираешься в молодежной газете сидеть?

— Нет, конечно.

— А почему не уходишь сейчас?

— Время не подошло.

— И мое время не подошло. И Полухиной, и Филатова, и Солодилова, и других ребят тоже. Их ведь тоже в любой театр возьмут…

— Ты покороче.

— Зрителя местного мы еще к театру не приучили. На первых порах зубами от бессилия скрежетали. Ставим «Доходное место», «Идиота», а зал заполнен наполовину, а то и того меньше. А когда оперетта была — почти всегда аншлаг… Сейчас у нас невидимая борьба за зрителя идет. Затаскиваем его в театр как только можем. Бывает уже и так, что совсем мало остается пустых стульев. Нам главное, чтобы хоть однажды зрителя увлечь. Если он не придет снова — тут уж наша вина.

Мы подошли к театру. Валера ушел за кулисы, а я остался в зале.

Начинался спектакль.

Еду я недавно по Ленинградскому проспекту и думаю о своей дипломной работе: сценарий все утверждается, утверждается, и неизвестно, когда начну снимать. Стало быть, мысли у меня невеселые. Вдруг замечаю, впереди меня идет солдат. Солдат как солдат — ничего особенного. Шинель, сапоги, шапка. Только смотрю, что-то прохожие оборачиваются и глядят вслед солдату. Что ж такое с этим солдатом, думаю. Прибавляю шаг.

Обгоняю солдата и только хочу будто случайно обернуться и взглянуть на него, как получаю по шее. Солдат этот оказывается моим товарищем по ВГИКу Сенькой Морозовым. А для прохожих он — ефрейтор Збруев, сошедший с экрана прямо на Ленинградский проспект.