Агния Кузнецова (Маркова) - Ночевала тучка золотая...

После Бреста ее захватили мысли о предстоящем путешествии. Поезд шел по польской земле. Нонна с любопытством рассматривала дороги, деревни и города… «Жизнь, наверно, такая же, как и у нас, – думала Нонна. – Так же люди любят и ненавидят, делают хорошее и плохое, живут и умирают. Когда-нибудь, наверно, не будут приходить в поезда пограничники, которые мешают спать…»

Она не отрывалась от окна, когда поезд прошел через единственный в мире город, рассеченный на две части.

Несколько раз останавливался поезд, и совсем молодые пограничники, сменяя друг друга, проходили по вагонам, проверяли документы пассажиров.

Нонна глядела на них, не скрывая любопытства. Они были одинаково молоды, говорили на одном языке, но принадлежали разным государствам, на первый взгляд отличаясь только формой.

«А если заглянуть в их помыслы, в их существо? – думала Нонна. – Какие же они должны быть разные!»

На той, чужой стороне Берлина сразу пахнуло чем-то странным, непривычным. Поезд тронулся дальше… Теперь Нонна видела на перронах людей, которые были не похожи на ее московских знакомых. Пожилые люди, а их было на станциях особенно много, чинно сидели на скамейках в ожидании поездов, изредка переговариваясь. Они вели себя как-то напыщенно и парадно. Не было ни одной женщины, которая второпях накинула бы на голову платок. Все были в шапочках и шляпах. Руки, затянутые в кожу и замшу, держали объемистые сумки и чемоданы. На ногах – начищенные до зеркального блеска сапожки.

Подъезжая к Кёльну, Нонна начала беспокоиться. Оттуда она должна была на местном поезде отправиться в Мюнхен. Не владея немецким языком, это было очень трудно сделать.

Мария Ивановна, отлично знавшая и французский и немецкий, написала записку, которую Нонна должна была показать в билетной кассе или служащему на станции. В записке излагалась просьба помочь иностранке, не знающей немецкого языка, сесть в поезд, идущий в Мюнхен.

В Кёльне Мария Ивановна оделась и вышла провожать Нонну.

Стоял ясный морозный день. Перрон был почти пуст. От вагона к вагону металась пожилая женщина в шубке из розовой норки, в такой же высокой шапочке и светлых высоких сапогах, украшенных позолоченными цепочками. Кинувшись к соседнему вагону, она чуть было не сшибла с ног Марию Ивановну и даже не извинилась.

Нонна направилась к зданию вокзала только тогда, когда тронулся поезд и мимо нее на площадке вагона рядом с проводником проплыла румяная, улыбающаяся Мария Ивановна, в цветастом платке на голове.

Нонне стало не по себе… Одна в далекой, чужой стране. Она еле сдержала слезы, провожая взглядом свой вагон и Марию Ивановну на подножке. Та на прощание крикнула:

– Нонночка, напиши мне в Париж!

– Нонночка! – взвизгнула мечущаяся по перрону женщина в розовых норках. Она взмахнула руками, точно хотела схватить девушку, лицо ее исказилось гримасой, из глаз хлынули слезы.

Нонна узнала тетю Таню. Обрадовалась и бросилась к ней.

– Деточка моя, родное мое существо! – рыдала тетка, целуя и обливая ее слезами. – Где твои вещи?

Она перестала плакать, покосилась на маленький чемодан, а потом еще сильней зарыдала:

– Сиротиночка ты моя! И шубка-то вон какая! Ну ничего, голубушка ты моя… Я тебя наряжу как куколку!

Она опять перестала плакать и критическим взором окинула племянницу с головы до ног.

Жестом подозвала тощего немолодого носильщика, отдала ему чемодан Нонны, что-то сказала по-немецки. Носильщик быстро ушел с чемоданом, а тетя Таня взяла Нонну под руку и, то и дело с нежностью заглядывая ей в лицо, медленно повела вдоль перрона. Она продолжала рассказывать о том, как ждала Нонну, даже приехала встречать в Кёльн, как она несчастна и одинока…

Носильщик с чемоданом стоял возле красивой коричневой машины. Тетя Таня открыла багажник, велела носильщику положить туда чемодан, и Нонна поняла, что она сама поведет машину.

– Шестичасовой путь от Кёльна до Мюнхена тебя не пугает? – с улыбкой спросила тетя Таня.

Нонну теперь ничто не пугало: она была под крылом своей тетки. Самое страшное – остаться один на один с чужой страной – не случилось. Она была счастлива.

В машине тетя Таня сняла свою розовую шубу, повесила ее на пластмассовые плечики и натянула коричневую цигейку.

Машина со скоростью сто сорок километров мягко летела по широкой дороге.

– Эта дорога называется автобаном. Ее еще во времена Гитлера строили. У нас была безработица. Он сказал: «Всем дам работу» – и приказал начать строить эту дорогу. Безработица действительно прекратилась. Этим он купил народ, – говорила тетя Таня, не отрывая взгляда от дороги, легко придерживая руками руль.