Агния Кузнецова (Маркова) - Ночевала тучка золотая...

В шесть часов утра Александра Антоновна удалилась, сделав несколько незначительных замечаний. Особенно она похвалила Люсю.

Все на часок прилегли подремать. Люся с Нонной втиснулись на узкую кушетку за кулисами, мальчишки разместились на сцене. Нонна мгновенно задремала, а Люся никогда не могла быстро заснуть, особенно после спектаклей и репетиций. Она не спала и все время будила подругу.

– Ну что ты все время вертишься? – возмущалась Нонна. – Заснуть не даешь.

Люся поняла, что лежать бесполезно, она все равно не заснет. Захотелось подойти к окну, взглянуть, что делается на улице в этот предутренний час. Она встала, ощупью вышла на сцену и в темноте задела Антона, лежавшего на ковре.

– Это ты, Люся? – шепотом спросил он.

– Это я! – засмеялась Люся и присела на ковер.

Антон тоже сел, прикасаясь плечом к ее плечу.

– Я рад, что Сашуне (так за глаза студенты звали Александру Антоновну) ты понравилась. Даже очень понравилась. Я это почувствовал. А ведь она прочила тебя в травести. Ох, как я рад, Люся! В том и заключается цель этого спектакля…

Люся вдруг почувствовала к Антону нежность. Она в темноте обняла его, а он неслышно и горячо стал целовать ее лицо, руки, шею. Так продолжалось бы до утра… Но раньше позднего зимнего рассвета в зрительный зал пришла уборщица и включила ослепительный свет.

Деловые люди умеют уважать чужое время. Директор детского дома не заставила Алешу долго ждать своего письма. Она ответила немедленно.

Вечером Нонна полулежала с дымящейся сигаретой в руке на Алешиной старенькой тахте и гипнотизировала его своими большими, блестящими глазами, которые казались еще необыкновеннее от голубых и розовых тонов, искусно положенных на ресницы и веки.

Алеша, как всегда, немного сбитый с толку ее присутствием, сидел напротив и читал вслух только что полученное письмо.

В письме сообщался район, где знали свет-траву, адрес школы, куда можно было обратиться с просьбой нарвать этой травы в июле, во время ее цветения. В конверте лежала аккуратно завернутая в бумагу жалкая сухая травинка с витиеватым корешком.

Алеша держал ее в своих больших руках, как хрупкую драгоценность. Он боялся дышать на нее, чтобы не сдуть кое-где уцелевшие мелкие белые цветочки.

– Походит на богородскую траву, но запах… – он осторожно понюхал травинку, – запах не тот.

Он снова начал внимательно рассматривать корешок, листья, цветы.

Нонна дымила сигаретой, принимала выигрышные позы, играла глазами. Но чары маленькой сухой травинки были, увы, сильнее ее чар. Ах, с каким наслаждением ударила бы она по сильным рукам Алеши, чтобы эта жалкая травинка упала на пол, превратилась в сор и перестала занимать его воображение.

– Походит и на богородскую траву и на очанку… – продолжал Алеша, не замечая сдержанного бешенства Нонны, – на очанку очень походит.

Он опять понюхал травинку, сказал сам себе: «Нет, не богородская!» – встал, осторожно положил бумажку с травинкой на стол и взял в руки книгу.

– Очанка, – говорил он, перелистывая страницы и пробегая их пальцем. – Ею еще древние греки лечили заболевания глазного нерва.

Казалось, он совсем забыл о присутствии Нонны. Она встала, потушила в пепельнице недокуренную сигарету и пошла к дверям.

– Ты куда? – опомнился Алеша.

– Я вижу, что тебе не до меня.

– Нет, не уходи, пожалуйста.

Он насильно усадил ее снова на тахту.

– Послушай, Нонна. Я всегда думал, что заболевание эпилепсией связано с заболеванием глазного нерва. И если это очанка… – Он взглянул на обиженное лицо Нонны. – Прости. Это все весьма специфично… Прости. Я увлекся…

– Да, немножко, – снова закуривая, миролюбиво согласилась Нонна. Она не курила, а дымила так, ради моды. – Но я понимаю тебя. Я так же увлекаюсь своим делом.

А про себя подумала, что сейчас она увлечена Алешей больше всего. Все отошло на второй план. Какой у него взгляд – ласковый и пристальный, какая улыбка – светлая, детская. И в то же время весь облик его – воплощение силы и мужественности.

К несчастью, он по-прежнему увлечен только гомеопатией и к Нонне относится с дружеской нежностью – точно так же, как и Антон.

«Может быть, я не могу внушить иных чувств?..» – тревожно подумала Нонна. И вспомнилось ей, как однажды бабушка долго смотрела на нее вздыхая, а затем сказала: «Породы в тебе нет и женственности мало. Мужчинам не будешь нравиться». Тогда Нонна посмеялась над бабушкиным прогнозом. Ее нисколько не занимало в ту пору, будет она нравиться мужчинам или не будет. Теперь же совсем иное! Ей так необходимо нравиться одному, только одному на всем белом свете!