Геннадий Солодников - Лебединый клик

«Клинк-кланк». Этими звуками для нее началась весна, когда покатилась с конюшни ледяная капель. «Клинк-кланк», — кричали лебеди, и это означало, что весна в разгаре и совсем немного осталось до лета с его медвяными запахами свежескошенных трав. И, знать, вспомнился Машке прошлогодний сенокос: дымы костров, звонкий смех подолгу не спящих парней и девчат и веселый табун лошадей. Машка легко находила его по разноголосым колоколам, издали сливающимся в однообразное «клинк-кланк», которое затихло сейчас там, за лесом, где скрылись редкие и необыкновенные птицы — лебеди.

Наутро Машки не было ни на прибрежной поляне, ни в ближайшем лесу, ни на берегу озера. Я думал, Сергей встревожится. Нет. Он лишь незлобиво ругал Машку.

— А-а, не понравилось робить. Молодая еще, не ученая. Испотачили…

Нашел он ее в лугах на дальнем берегу озера. Привел домой уже в сумерках, загнал в загородку и еще нацепил на шею колоколец-ботало.

Утром не успел я толком проснуться, как уже услыхал:

— Н-но, барыня! Пошевеливайся!

Сергей пахал второй участок. К обеду закончил его и перешел на последний.

Уже смеркалось, и повисла зеленоватая звезда над лесом, а он упрямо начинал новую борозду.

— Н-но, хитрая! Сама себя перехитрила… Не захотела в два дня дело сделать, делай в один.

Машка на секунду оборачивалась, укоризненно косила на него выпуклым глазом. Потом напрягалась вся, трогала с места плут и натужно шла по борозде, покачивая головой.

Может быть, потому, что я фантазер, а может, оттого, что уже начал задумываться о конце своего отпуска и впереди меня ждала работа, много работы, я по-своему понимал это покорное покачивание. Мне подумалось, что Машка молча отвечает Сергею на своем лошадином языке: «Согласна, согласна. От того, что предстоит сделать, меня никто не освободит. Не сделаю сегодня, придется наверстывать завтра. Согласна, я виновата. Я размечталась некстати и отправилась бродить по весенним лесам. Согласна, согласна. Я знаю теперь: чтобы иметь право мечтать и бродить по земле, надо работать, прежде всего уметь и любить работать».

Но в душе я был на стороне Машки. Когда она по обыкновению стояла около воды, свесив голову к бегучим струям, я подошел к ней и потрепал по гриве:

— Держись, старина! У нас все еще впереди…

Среди ночи, на полу в рыбацкой избушке, я долго пялил глаза на единственное подслеповатое оконце и не мог сообразить: где я? Наконец все понял, услышал посвисты ранних куличков и настойчивый звук Машкиного ботала: «Клинк-кланк… Клинк-кланк».

Он шагал за плугом, напружинив руки. На правой наполовину беспалой кисти побелели рубцы — отметина войны. Огород был давно не пахан, земля прошита корневищами, и плуг шел тяжело.

На лице пахаря было уже знакомое мне выражение. Углы тонких губ опущены книзу — почти параллельно двум бороздкам, идущим от носа. Широкие скулы да круто тесанный подбородок создавали такое впечатление, будто у него накрепко стиснуты зубы. Обычное выражение деловитости и упорства на лице занятого человека.

За все те дни, что я провел с Семеном, пожалуй, лишь во сне покидало его лицо это выражение. А спать ему приходилось очень мало.

— Мужики от меня не указаний, а дела ждут, — не раз говаривал он, и его белая лодка неутомимо сновала между путевым постом, временным рыбацким становищем на озере и деревней.

Семен не надеялся на Василия. Он знал: когда лов, идет рыба, бригадир может не есть, не спать — не уйдет с водоема. А в запрет он тоскует и ленится заниматься побочной работой. Оба запора — и в устье и на истоке старицы — были поставлены стараниями Семена. Это он собирал кривецких мужиков на помощь рыбакам, забивал с ними колья, искал по деревне цепи для грузил, садил на шнур-сеточник мелкоячеистую дель. Для этого он и приехал сюда из Чердыни.

Потом Семен умчался на своей лодке выше — проверять дальние договорные бригады.

Деликатный он человек. Знал ведь, что не сможет отказать мне, а я обязательно напрошусь в эту поездку. Времени же у него в обрез. Ему хочется обернуться поскорее, а с двумя моторка идет не так ходко… Он уехал, когда я сидел с удочкой на озерном берегу.

Вернулся Семен через несколько дней, усталый, невыспавшийся. Глубже запали бороздки на щеках, плотнее были сомкнуты губы. Заулыбался, лишь когда рассказывал о том, как поймал браконьера.

— Еду. Гляжу: в заливчике на мелководье бродят с бредешком мужик и баба. Проехал бы мимо, шибко некогда было. Да зло меня взяло: он в сапогах резиновых, а она выше колен в холодной воде. «Эх, ты! Женку-то пожалел бы!» Ну и акт на него составил. Подольше не забудет…