Геннадий Солодников - Лебединый клик

Теперь, при людях, я напомнил и об этом случае Василию, раз тот сам завел разговор. Но он отнесся к моему замечанию равнодушно:

— Было…

Парень, что шумел, суетился, в себя пришел немного, притих.

Устал я от разговоров, вышел на берег покурить. И он за мной. Ласковый такой, внимательный. Лодку свою показывает, хвалится. И есть чем: дорогая дюралевка. Вытащил бутылку с молоком, угощает. Напрашивается на знакомство. Любопытствует: кто я да откуда?

Так, мол, отдыхающий. По земле брожу, любуюсь.

Вернулся я в избу. Минут через пять торопливо затрещал мотор.

— В деревню поехал. Знакомая у него тут, — успокоил всех тот, что из леспромхоза.

…Утром парень приплыл с «лекарством». Гости быстро похлебали ухи и, о чем-то поговорив с Василием, засобирались в путь.

Отчалив от берега, лодка пошла не вниз, как говорили они, а вверх, обратно. Но я не придал этому никакого значения. Мало ли что, у людей свои планы.

А вскоре пешком через остров с устья старицы пришел один из рыбаков.

— Уехали браконьеры-то? — спросил он у меня.

— Какие браконьеры?

— Да те, что были здесь? Специально на субботу и воскресенье приезжали. Погулять, рыбки половить. Да на вас с техноруком наткнулись. Парень-то с нами у запора ночевал. В моторке нос у него весь забит сетями. Не заметили?

Тут только я по-настоящему понял смысл той корявой фразы, с которой настырно лез пьяный моторист к бригадиру. Дескать, мы тебя вволю угостим, не поскупимся, а ты, подобрев, на наши дела глаза закрой. «Сто грамм пьем — характер меняем…»

Я не знаю, о чем думают все они в разные времена года. Знаю лишь о том, что думала Машка в эту весну.

Машка — молоденькая мосластая лошадь. Обычная трудяга, каких тысячи. Масти она вообще-то грязно-белой, но от долгого зимнего стояния в тесной конюшне сильно пожелтела, солнце и дожди еще не успели выбелить ее.

Держать Машку бакенщику Сергею не в тягость. Покосов вокруг, по реке да озерам — коси не перекосишь. Работы же для нее невпроворот. И летом и зимой с утра до вечера она вздрагивает от крика: «Н-но, милая! Шевелись!» И напрягается всем телом до последней жилки. Зимой еще хорошо — сани идут полегче. Летом же в этих местах с телегой делать нечего. Все на волокуше: и копны сена, и кряжи, и другую кладь.

Лишь с середины апреля, когда солнце и вода источат лед на реке, до конца мая у Машки курортный сезон. Делать нечего, и никуда не выедешь: полное бездорожье. Путевой пост с трех сторон окружает вода, с четвертой — леса и леса.

Целыми днями Машка одиноко бродила по поляне вдоль берега. Лениво отмахивалась от первых слепней и чутко дремала, стоя у высокой поленницы дров. Изредка она прядала ушами и подолгу прислушивалась, будто ждала кого-то. Иногда поднимала голову, поворачивала ее туда, где скрывалась за поворотом река, и у нее чуть заметно дрожали ноздри и светлели маслянистые глаза.

За месяц она уже привыкла к долгому безделью и все чаще и чаще поглядывала в сторону деревни. Слушала крики петухов, ржание лошадей, и ветер доносил до нее родные запахи конного двора.

Даже на ночь Машку не загоняли в загородку, и она ходила на воле. Я видел однажды, как она долго стояла, склонив голову, у самой воды и смотрела на бегущую мимо реку. Губы ее шевелились, словно шептали что-то. С них срывались крупные капли. Падая, они расшибались, и в легкой ряби тогда колыхались предутренние звезды.

Но вот настало такое утро, когда Сергей взял крупный рашпиль да напильник помельче и пошел точить старенький, поржавелый плуг.

Земли под огороды вокруг хватает. Здесь когда-то стояло с десяток бараков. Жили лесорубы. Земли вокруг распахано было много. Теперь от поселка остались лишь две жилые избы, поближе к берегу, сараи, банька да несколько провалившихся конюшен-полуземлянок.

Хорошо поработал Сергей в первый день. Заглянул в избу к Василию довольный.

— Наломались мы с Машкой с отвычки-то…

Назавтра плановал вспахать еще один участок. А уж на другой день — и последний.

В этот вечер Машка не задержалась возле конюшни, а сразу ушла в дальний конец поляны, к ивнякам. Она стояла там, усталая, расслабленная, и думала про свою одинокую и однообразную жизнь.

Над раздольной рекой, над тихими избами летели очень редкие на Каме лебеди. Они, говорят, гнездятся в этих местах лишь на затерянном среди лесов и бездорожья озере Адовом. Они неторопливо летели в густой синеве и роняли на землю стеклянное «клинк-кланк». Машка слушала, поводя ушами, потом задрала голову и заржала чуть слышно.