Пантелеймон Романов - Русь. Том II

Всё это вместе взятое придавало новый вид жизни, вносило спешку, напряжённость и лихорадку во все действия даже медлительных и неповоротливых прежде людей.

Валентин поехал на вокзал встретить Митеньку, чтобы отвезти его к Лазареву, по инициативе которого возникла новая организация «помощи жертвам войны».

Накануне ещё стало известно, что прибывает первый транспорт из Восточной Пруссии.

Это прозвучало, как возбуждающая весть о том, что пожар войны разгорелся уже как следует. Боялись только, что обманут и раненых отправят в Москву. Но многие, успокаивая, говорили, что этого не может быть, так как столица имеет на них больше прав.

Жажда видеть своими глазами результат того, что там делалось, где одни люди убивали других, была так велика, что не только перрон Царскосельского вокзала, а и вся площадь перед ним была запружена народом.

Бесконечная толпа народа белела от только что полученных газет, которые разворачивали особенно нервно и поспешно.

Какой-то господин в котелке держал развёрнутую газету в руках, в одной из которых была палка с серебряным набалдашником, и вслух прочитывал наиболее яркие места из телеграммы о победе генерала Ренненкампфа под Гумбиненом.

Вокруг него образовалось кольцо слушателей. Они напряжённо ловили каждое слово: одни пригибали ухо рукой и досадливо морщились на городской шум, другие приподнимались на цыпочки и взглядывали на читавшего через головы впереди стоящих.

Ближе всех к читавшему стоял румяный купчик с соломенной шляпой на затылке, особенно горячо отзывавшийся на чтение телеграммы.

— У Бель-дер-вейт-шена, близ Сталупенена, — читал господин в котелке, помогая себе головой выговаривать трудное название, — наши войска захватили семь орудий и двенадцать зарядных ящиков. Дух войск превосходный… Фронт сражения растягивается на тридцать вёрст.

— Ого! — сказал купчик, возбуждённо оглядываясь на слушавших. — Значит, пошло дело! пошло!

— … в Лыке нами захвачен фураж… в казначействе пятьдесят тысяч марок.

— Здорово!

— … неприятель просил перемирия для уборки раненых, ему в этом отказано.

— Правильно. Ещё чего захотели!

Не успевшие попасть в вокзал дамы с зонтиками становились на возвышении подъездов, каменных оград, вскакивали даже на тумбы. Глаза всех жадно были устремлены в одном направлении: на двери вокзала, из которых должны были нести раненых на носилках.

— Вы знаете, — возбуждённо говорила беловолосая девушка своему спутнику в коротком пальто, — я сейчас совсем не боюсь вида крови. Почему это? Ведь прежде я не могла смотреть на порезанный палец. Что это значит?

Она вскидывала глаза на своего спутника и неспокойно оглядывалась по сторонам, встречаясь взглядами, с теми, кто смотрел на неё в тесной толпе. Мужчина вежливо, но рассеянно что-то отвечал ей, и его глаза тоже неспокойно бродили по сторонам.

— Городской голова прибыл… Член думы… Градоначальник…

— Где? Где? — слышались торопливые вопросы людей, боявшихся не увидеть во всех подробностях это зрелище.

Митенька Воейков приехал с предыдущим поездом, пришедшим на полчаса раньше, чем поезд с ранеными. Валентин в белой панаме, возвышавшейся чуть не на целую голову над толпой, пробирался к поезду.

Он увидел Митеньку в тот момент, когда тот с несколько растерянным видом отвечал носильщику, сколько у него мест багажа, и никак не мог вспомнить, сколько именно.

— Видишь, как мы тебя встречаем, — ты весь город взбаламутил своим приездом, — сказал Валентин, показав на стоявших вдоль перрона дам с цветами и на оркестр музыкантов.

Митенька только растерянно посмотрел на цветы и ничего не понял.

— Спасибо, что встретил меня, а то я совсем потерялся бы тут, — только сказал он.

— Ну, пройдём туда и немного посмотрим, — сказал Валентин, пробираясь в тесноте. И вдруг остановился около одной группы, состоявшей из дамы лет тридцати пяти, толстого мужчины в белой панаме и двух девушек, очень похожих друг на друга, в одинаковых шляпах с пригнутыми полями. С ними стоял ещё господин с длинными волосами пиита и лишённым всякой растительности лицом.

Дама подняла на остановившегося перед ней Валентина тёмные глаза, затенённые полями шляпы, и по её тонкому, как бы прозрачному лицу промелькнуло что-то похожее на бледную улыбку. Страусовые перья на её шляпе заколыхались, и зашуршал шёлк её костюма.

— Разве вы вообще существуете ещё на свете? — сказала она.