Пантелеймон Романов - Русь. Том II

— Вряд ли я буду полезен тебе. У тебя есть определённая своя цель, а у меня цели нет.

— Вот ты и будешь служить моей цели, — сказал, весело засмеявшись, Лазарев, оглянувшись за подтверждением своей мысли на Митеньку.

Валентин курил трубку и молча смотрел на него.

— Я ведь кое-что понимаю в людях. Ты — сила, а всякая сила мне нужна и полезна.

Валентин всё так же молча курил и смотрел на Лазарева.

— Не мне, конечно, а делу, — сказал тот, смешавшись и как-то тревожно взглянув на молчавшего Валентина, как будто перед ним действительно была сила, разгадать которую он не мог.

— Я привёз тебе человека с огромным организаторским талантом, которому только внешние обстоятельства мешали до сих пор применить к делу свой дар, — сказал Валентин Лазареву, представляя ему Митеньку.

— Великолепно, — вскричал Лазарев и, обращаясь к Митеньке, проговорил весело: — Если он не хочет, пусть его, тогда мы с в а м и будем делать дело.

Он обратился к Митеньке с открытой приятельской улыбкой, как бы шутливо заключая с ним союз против Валентина. И Митенька почувствовал вдруг прилив чувства дружбы и признательности к Лазареву.

Он ожидал, что первая встреча с будущим начальством будет неловкой, несколько унизительной. И вдруг человек, от которого ему предстояло зависеть, оказался таким п р о с т ы м и добрым малым.

Митеньку только испугала рекомендация Валентина, наделившего его организаторским талантом. Но он побоялся отрицать в себе этот талант.

— О, у нас будут большие дела, — сказал Лазарев. — Ты пожалеешь когда-нибудь. Мы предполагаем ещё расширить дело.

— Но дело прежде всего в том, что я уже призван, — сказал Валентин, — и скоро надену офицерскую форму.

— Что ты говоришь? Как досадно!

В это время пришли те, кого он ждал. Один — высокий блондин в военном френче с золотыми погонами. У него было узкое, светлое, сухое лицо. Это был секретарь того сановника, через которого предполагалось провести расширение зарождавшейся организации.

Другой был весёлый, смешливый журналист; здороваясь с Лазаревым, он хлопнул его по плечу, назвав превосходительством, повернулся на одной ноге и только тогда, сделавшись несколько серьёзнее, поздоровался с незнакомыми ему — Валентином и Митенькой.

Он ни одной минуты не мог быть без движения. Оставив в покое Лазарева, он подошёл к скучающей даме и пожалел её за то, что она так мучает себя работой.

Дама кисло улыбнулась.

Третий был молчаливый, серьёзный человек, без улыбки, внимательно слушавший Лазарева.

Лазарев пригласил всех в соседнюю комнату, где был стол для заседаний.

Пока он рассаживал участников совещания, бегал к письменному столу за недостававшими карандашами, он имел торопливый вид хозяина, старавшегося не заставить гостей скучать в ожидании и не потерять интереса к предстоящему делу.

Но когда все уселись и совещание началось, он вдруг переменился. Исчезла суетливая улыбка доброго малого. Лицо стало официально холодно.

И когда весёлый журналист, всё ещё продолжавший относиться к заседанию, как к весёлому развлечению, наклонился к молчаливому человеку и шёпотом стал что-то говорить ему со смеющимися глазами, Лазарев посмотрел на него, выждал некоторое время и официальным тоном сказал:

— Может быть, нам выйти с соседнюю комнату? Мы вам мешаем?

Журналист покраснел, обиженно пожал плечами и притих.

Лазарев помолчал с минуту, и вдруг лицо его прояснилось. У него появилось уже другое выражение — официальной, мягкой вежливости, какое бывает у сановников.

Он начал говорить о необходимости расширения плана деятельности организации на первых же шагах, в предвидении будущего.

— Я не пригласил нашего патрона на это заседание, — сказал он, — потому что лучше преподнести ему все в готовом виде. — Потом, помолчав, прибавил: — Я думаю, что собравшиеся здесь лица будут достаточно скромны, чтобы мы имели возможность говорить обо всем и совершенно ясно формулировать свои мысли.

Все ответили молчаливым наклонением головы, а Митенька почувствовал ощущение тайной гордости оттого, что он присутствует на совещании, где от участников требуется сохранение тайны. И он от признательности к Лазареву за доверие хотел всем своим видом показать, что не обманет этого доверия, оказанного ему. В продолжение всей речи Лазарева он смотрел на него взглядом человека, напряжённо следящего за речью оратора и оценивающего её достоинства, тогда как другие слушали большей частью с рассеянным видом. Журналист что-то рисовал на лежавшем перед ним листе бумаги, так и этак повёртывая голову. Сухой и прямой секретарь сановника безразлично смотрел перед собой. А Валентин, отодвинувшись от стола и вытянув ноги на ковёр, ковырял свою трубку и продувал её.