Дмитрий Снегин - Собрание сочинений в пяти томах. Т. 5. Повести

— Входите! Э, легок на помине, — поднимаюсь я навстречу Игорю.

Райча отчужденно смотрит на него и уходит во вторую комнату. Игорь вздыхает, здоровается.

— Сергей Афанасьевич, комсомольцы и молодежь совхоза решили выступить в защиту Моисеева. Вот, прочтите.

Большой, нестандартный лист хорошей бумаги испещрен аккуратными абзацами машинописи — почерк Лили. В совхозе только она так красиво, так изящно умеет печатать на пишущей машинке.

«...Мы, комсомольцы и молодежь Новопетровского совхоза, а также старые рабочие, матери и пенсионеры, просим разрешить нам взять на поруки члена нашего коллектива Ефима Моисеева. Мы верим в его честность и невиновность... Мы знаем Моисеева как скромного, чуткого человека, все отдающего на пользу коллектива. Преступлением явится изоляция такого человека от общества!»

Я ставлю свою подпись в конце довольно большого списка.

— Спасибо, — говорит Игорь и плотно прикрывает дверь, за которой скрылась Райча. — На последнем свидании Ефим мне не понравился, — понизив голос, рассказывает он. — Сумрачен, замкнут.

Я понимаю, — уязвленный в самое больное, мой Ефимушка, сам того не подозревая, начинает создавать вокруг себя зону пустоты. Или того хуже — опустил руки.

— Его надо поддержать.

— У меня есть кое-какие мысли. Но я потом расскажу, — торопится Игорь со своим подписным листом.

В течение февраля он усердно занимался делом Ефима. Попросил меня съездить в тюрьму...

Я побывал у Ефима Моисеева. Он выглядел здоровым, несмотря на бледность.

— Берем тебя на поруки, — сказал я.

— Я очень хочу жить на воле... Работать, закончить институт. Но для этого надо снова стать человеком, хотя я никогда не был вором. — При этих словах Ефим протянул мне пачку писем, перевязанных грязной марлей.— Сберегите. И почитайте — разрешаю.

Ефим был возбужден, и я понимал причину этого возбуждения: он рвался из тюрьмы, он тосковал по воле, он соскучился по труду.

Таким он мне и запомнился — чуточку грустным, но и чем-то одухотворенным.

Дома я вспомнил о переданных Моисеевым бумагах и его слова: «Разрешаю — читайте», — теперь звучали для меня как приказ. Быть может, в письмах я найду то, что Ефим не решился сказать мне при свидании, но что непременно хотел передать. И я погрузился в чтение.

«...Милый, родной!

Крепись духом. Все будет хорошо... хорошо..

Только быть рядом! Слышать твой голос, видеть твои глаза, родной ты мой Ефимушка...

Ох, и свадьба же у нас будет! Полсвета пригласим на нее...»

И второе и третье — вижу по почерку — тоже от Алмы. Чувствую, как ликовала и как рыдала душа Ефима, когда он читал эти письма. Да Алма и не скрывала своих чувств с тех пор, как ее любимый попал в беду. Как-то с вызовом бросила в лицо Якубенко:

— Я хоть на каторгу за ним поеду, а быть женой такого человека, как вы, — преступление.

У Степана грозно заходили брови и он, как всегда, больно нанес ответный удар:

— Подумаешь, княгиня Волконская... не те времена. Вникла?

Нелегко вытравить такое из памяти...

Ага, вот другой — крупный и спокойный почерк.

«...Отношение мое остается прежним: как считал тебя, Ефим, так и теперь считаю хорошим человеком с чистой душой.

Понимаю твое положение и состояние. Тем более прислушайся к моему совету: сумей сам, самостоятельно выработать в себе психологию не угнетенности, а упорной подготовки к жизни. Заставь себя быть активным, а не пассивным... Это лишь печальный эпизод в жизни, его надо преодолеть без разрушения духовных (подчеркиваю — духовных) сил. Ты не одинок. Мы — рядом». И подпись: Заведующий кафедрой механизации и электрификации сельского хозяйства профессор Казарин Лев Сергеевич.

И только теперь становится мне понятным горячее заверение Игоря: «У меня есть на этот счет думка, но я потом поделюсь с вами». Это он все сделал; значит, острее нас почувствовал боль Ефимушки. Отзывчивое сердце стучится в его груди.

Будь благословенно отзывчивое сердце!

Товарищеский суд над Ефимом Моисеевым проходил на эстрадной площадке того самого совхозного парка культуры и отдыха, арка которого украшена надписью: «Добро пожаловать!» Взглянув на эту надпись, Алма до мельчайших подробностей вспомнила прогулку с Игорем в ночь под новый год и поняла вдруг: названный брат тогда хотел открыть ей тайну своей любви к Фене Якубенко, а она подумала невесть что и убежала. Ах, если бы она не струсила, в жизни Игоря многое произошло бы иначе. И вообще, не окажись она малодушной, куда бы счастливей сложилась судьба Ефима, а значит, ее судьба.