Дмитрий Снегин - Собрание сочинений в пяти томах. Т. 5. Повести

Саймасай искоса взглянул на сына. Тот сидел бледный, худой, с закрытыми глазами. Так, не размыкая глаз, он спросил:

— А мама знает?

— Матери все видят, все знают, только прикидываются несведущими.

— Мы любим друг друга, отец!

«Болен — сколько тоски и обиды в голосе», — думает Саймасай, а сын продолжает:

— Я буду бороться за свою любовь. Да.

«Нельзя уступать, надо быть жестоким». — Саймасай сухо роняет:

— Не любовь это — распутство!

— Ты не прав, отец!

— Ты хотел сказать — жесток. Но мы мужчины и, кроме того, один из нас джигит. — Отец вздохнул и с горечью заключил: — Напрасно отдал я тебя в звездочеты. Был чабаном — душа осталась бы здоровой. Я-то перенесу позор, а вот мать... — И, сгорбившись, пошел в дом.

Да, сгорбившись, потому что не смог иначе. Саймасай понял: не нашел верного тона, не переубедил сына. Он почувствовал усталость и досаду на свою старческую ворчливость, на бессилие, на все, что мешает человеку нормально жить, когда за его плечами уже седьмой десяток.

Впервые не уважение, а жалость шевельнулась в груди Игоря к отцу. И еще что-то новое ощущал он, как будто ответственность за жизнь всей их семьи вдруг переложили с натруженных плеч отца на его молодые высокие плечи.

Весь январь он проявлял бурную активность: читал лекции об использовании атомной энергии в мирных целях и межпланетных полетах человека. Читал не только в Новопетровском, а и в соседних совхозах и колхозах, на железнодорожной станции, в районном центре. И вдруг — замкнулся. Затворничество его совпало с отъездом бухгалтера Якубенко в область на какое-то совещание.

В тот вечер Феня встретила его со слезами на глазах, зарыдала в голос — точь-в-точь, как плакальщицы на похоронах:

— Милый ты мой, пришел конец нашему счастью. Прощай!

— Что с тобой... что?! — испугался Игорь.

— Все разбито, — Феня вытерла кулачком глаза. — И не ходи и не мани — все перегорело.

— Ты с ума сошла!

— Нет, — вздохнула Феня. И твердо. — Прощай. Не смотри так жалобно — найдешь помоложе, краше меня. Потом посмеешься.

— Я, кажется, сойду с ума! — схватился за голову Игорь.

— Не сойдешь, по себе знаю. А мне куда как труднее было, — И насильно выпроводила за порог. И, как отрезала: ни свиданий, ни встреч.

Игорь терялся в догадках и, как водится, был далек от истины. А случилось так. Перед отъездом в область Якубенко вместо прощания схватил жену за плечи и твердо сказал:

— Я все знаю, Фенечка. Терпел, слышь, а дальше не намерен. Доложу кому следует, и этого горе-космонавта с засекреченной работы вышвырнут, как дерьмо. Потому не позорь нашу прекрасную социалистическую действительность. Вникла? Вот ему в начале жизненного пути и получится капут.

— Какой ты страшный, Степан, — Феня передернула плечами.

— О нашем благополучии и счастье забочусь, а потому прощаю тебе, как простил на фронте.

Якубенко знал, когда и куда нанести удар. Феня не выдержала, надломилась: какая-то трудная болезнь приковала ее к постели. А Игорь решил, что во всем виноват отец — замкнулся и, отчаявшись вернуть прежнее, засобирался в город.

Помешали уехать события, всколыхнувшие весь совхоз.

После нашего разговора Якубенко жил беспокойно. Чувствовал — надвигается беда. А какая? Откуда? Не улавливал и тревожился; по ночам в одиночестве пил рябиновую настойку, закусывал сушеными грушами, усердно пережевывая жесткие коричневые ломтики.

Вскоре случилось такое, что усложнило историю с Ефимом. Нежданно-негаданно приехал его отец Илья. Он оказался еще не старым человеком — в шинели и гимнастерке. У него не было правой руки и правой стопы, плечо постоянно поднималось, отчего он ходил немного боком.

В Новопетровском не успели Илью Моисеева не то что узнать — разглядеть, как он внезапно умер, так и не повидавшись с сыном. Случилось это ночью. Ко мне прибежала Райча и сквозь рыдания твердила одно слово: «Умер... умер... умер». И еще: «Убегу я из этого проклятого совхоза куда глаза глядят!» А потом обессилела и начала сбивчиво рассказывать, что произошло в их доме...

Только что ушли Батен со своим суженым, Лиля и другие ребята, как в дверь постучался новый гость.

— Да, да, пожалуйста! — откликнулась Райча.

Вошел Якубенко в новом полушубке добротной выделки. Разделся. Подошел к столу, за которым сидел Илья, протянул руку:

— Здорово, фронтовик.

Илья слабо ответил на рукопожатие и поспешно закурил, хотя только что загасил папиросу.