Арон Эрлих - Молодые люди

Разразится гроза до или после того, как Румянцеву и Наташе придется выходить из троллейбуса? Сидя вместе у плотно закрытого окошка, они с беспокойством следили, как люди на тротуарах все прибавляли шагу, а иные из них уже бежали, с опаской поглядывая вверх.

Улицы окутало сумеречным светом. Выжидательная, напряженная таинственность этого света будила тем большую тревогу, что потоки легковых машин, — все вдруг, точно по уговору, — зажгли свои фары. Но час все-таки был полуденный, огни, хоть и острые, белые, оставались совсем бессильными, не лучились.

— Есть! — обрадовался Румянцев, подымаясь со скамьи. — Успеем проскочить… Наташа, — требовательно обратился он к ней, — идем, переждешь лучше у меня… Давай!

И только он это сказал, забарабанили по крыше, по стеклам автобуса тяжелые капли, а там разом обрушился ливень такой силы, что вмиг изо всех водосточных труб, содрогающихся, захлебывающихся, заклокотала с пеной и дымом взбесившаяся вода. Из-под колес грузовых и легковых машин бурунами вздымалась хлябь с асфальта, и под ударами несчетных струй с неба земля отвечала мириадами игольчатых фонтанчиков.

— Что ж, поехали дальше, — покорно вздохнув, снова опустился на скамью Саша. — Будем надеяться, что тебе повезет больше, укроемся тогда в твоей комнате. А нет, двинем и дальше, куда фары глядят.

Наташе в самом деле повезло больше: когда троллейбус достиг ее остановки, первый, ожесточенный порыв бури излился, сеял уже спокойный дождь, и перебежать под ним от остановки в подъезд можно было без особых испытаний.

Наташа с бегу позвонила у своей двери на третьем этаже, никто не открыл ей. Она позвонила еще раз — с тем же результатом.

— Бабушки нет дома? Вот тебе на! — удивилась она, шаря в сумочке и поглядывая на спутника с тревогой и огорчением. — Куда же она?.. В такую непогоду!

Она достала из сумки ключ и сама открыла дверь комнаты. Нашла записку: бабушка еще с утра уехала в Нижние Котлы навестить свою старую приятельницу, вернется вечером, часам к десяти.

Это вполне успокоило Наташу, и она принялась оживленно хозяйничать, делая сразу несколько дел. Скрылась за перегородку, и оттуда слышно было, как она моет руки, как наполняет какой-то сосуд водой и в те же самые мгновения сбрасывает с себя босоножки. Она вернулась по эту сторону фанерной перегородки в чулках, на цыпочках. Поверх платья на ней уже был надет нарядный прозрачный хлорвиниловый передник с зубчиками, оборочками, нашивными кармашками. Она включила на подоконнике электрическую плитку, поставила кипятить кофе и тут же, подцепив ногой низенький табуретик, придвинула его к себе, опустилась на него и, по привычке не стесняясь балетного партнера, отстегнула чулки, потемневшие внизу от дождя, бережно стянула их. Все так же сидя на табуретике, одной рукой помешивая ложкой в согревающемся кофейнике, другой тщательно обтирала полотенцем босые ноги, потом сунула их в теплые матерчатые домашние туфли.

Румянцев полулежал на диване — голова на валике, а ноги в сырых башмаках на полу — и внимательно, с улыбкой наблюдал все это время за девушкой.

— Ух, с каким наслаждением попью сейчас горячего кофе! — вслух размечталась Наташа. — Сладкого-пресладкого!.. — От предвкушаемого удовольствия она зажмурилась и даже головой помотала. — Знаешь, Сашка, когда в стакане черного кофе размешаешь много-много сахару, кусков пять или шесть, образуется шапка пены, такой пузырчатой, радужной пены… Замечал?.. Хочешь, я тебе тоже так сделаю?

Он ничего не ответил, не сводя с нее глаз.

— Ты сними ботинки и ляг как следует.

Молча и все с той же улыбкой смотрел он на нее, смотрел очень внимательно.

— Ты чего? Что так уставился?

— Не знаю.

— Сними ботинки, говорю.

— Лень шевельнуться. Даже пальцем двинуть не хочется.

— Ну, погоди, я сейчас.

Наташа приготовила на столе посуду, достала масленку, брусок сыра, тоненькими ломтиками нарезала хлеб, — а после того опустилась перед диваном на одно колено, обтерла тряпкой Сашины ботинки, расшнуровала их, стянула прочь, с нарочитым, шутливым усилием приподняла и уложила Сашины ноги на диван.

— Фу-у-у! — выдохнула она с веселым облегчением, точно после тяжелой работы. — Полежи, пока кофе поспеет.

— Сядь возле меня, — попросил он.

— Еще чего? Может, и колыбельную тебе помурлыкать?

Наташа снова ушла за перегородку, опять слышно было, как она там ополоснула руки. Вернувшись, она подложила Румянцеву подушку под голову.