Арон Эрлих - Молодые люди

В эти самые мгновения Александра Семеновна убирала со столика сервировку несостоявшегося прощального чаепития. И Петр Степанович с грустью провожал взглядом уносимые прочь тарелки, розетки для варенья, ножи, вилки… Вдруг послышался звонок, а там и голоса с площадки, много веселых голосов. Оба переглянулись, поспешили в переднюю — дверь открывать.

Пока молодые люди укрылись в разоренной Алешиной комнате, заставленной приготовленными в дорогу вещами, спешно восстанавливался стол. И уже не три, а пять приборов размещены были вокруг вкусного пирога, кипятились сразу два чайника на плите, Петр Степанович принес свое вино с этикеткой, на которой изображено было вытянувшееся, похожее на толстую улитку в движении озеро Балатон.

— Наташа Субботина, артистка, — многозначительно нашептывала Александра Семеновна мужу среди хлопот. — Славная. Она у нас раньше часто бывала. Не помнишь? Я знаю, она с Алешей дружит, очень дружит… Сколько уже лет дружит!

Она произносила это «дружит» с особым значением, сохраняя на лице выражение робкой мечтательности.

Стол был уже приготовлен, Петр Степанович собирался звать молодых людей, но Александра Семеновна предостерегающим движением пальца упросила повременить еще немного, сбегала в переднюю, принесла оттуда, со столика под зеркалом, кувшин с большим ворохом свежих цветов, поставила кувшин в центре стола, торопливо оправила букет — так, чтобы на виду были его самые лучшие, самые яркие краски, — и лишь после этого громко крикнула:

— Дети!

Тут она еще раз — в последний раз — шепнула мужу:

— Большая у них дружба!

Все трое, явившись на зов, продолжали, видимо, ранее начатый разговор.

— Нет, — убеждал, добродушно улыбаясь, Толя, — ребята они, в общем, хорошие… Это ты, Алеша, зря!

Алеша с пренебрежительной гримасой отмахнулся, сказал: «Ну и черт с ними! Пусть хорошие!», попросил мать рассадить гостей, как ей удобнее.

Наташа внушала Александре Семеновне почти непреодолимое желание прикоснуться к ней, приласкать ее — так милы ей были и гривка золотистых волос, и простенькое светлое платье из штапеля с синим пояском, охватывающим туго и без того необычайно тоненькую талию, и синие босоножки с переплетающимися ремешками и сверкающими металлическими пряжками. Александра Семеновна коснулась плеча девушки, ощутив в своих пальцах живую радость от этого, и усадила гостью рядом с собой, а всем остальным указала их места, торопливо покивав головой.

— У наших ребят выработались свои особые… не знаю, как сказать, правила, порядки, что ли, или манера поведения… — вновь заговорил Толя с насмешливыми, укоризненными и в то же время мягкими, примиряющими интонациями.

Из слов его выходило, что в Колиной компании все молчаливо условились щеголять друг перед другом дикарством и грубостью. Когда говорят о своих студенческих, академических делах — еще ничего, люди как люди. Но стоит им только коснуться любых других тем — можно подумать, что перед тобою какие-нибудь дикари-людоеды из племени «нюмбо-юмбо». Они нарочно с каким-то демонстративным цинизмом оглупляют собственные мысли и чувства, низводят их к примитиву. Самый лексикон свой сводят вдруг к четырем-пяти десяткам слов, да и среди тех добрая половина состоит из загадочных, решительно непонятных для непосвященного, блатных выражений: «габони» (деньги), «чувак» (приличный молодой человек), «чувиха» (приятная девушка), «лажевый» (плохой), «законно» или «в порядке» (выражение радости или восхищения), «сон в руку» (приветствие, пожелание здоровья и удачи), «кореш» (друг, товарищ), «лабать» (сыграть на каком-нибудь инструменте) и так далее…

— И откуда это взялось? Почему? — сам себя спрашивал Толя и отвечал, с недоумением пожимая плечами: — Не знаю… Не пойму…

Наташа слушала внимательно, не улыбаясь, и по выражению ее лица видно было, что она сопоставляет Толины слова со своими собственными наблюдениями и приходит к каким-то новым для себя и очень неутешительным выводам.

А Александра Семеновна уже склонилась над блюдом в центре стола. Нож в ее руке с хрустом вонзился в узорный, решетчатый пирог. Один за другим отделялись ломти, испуская густой, дышащий теплом и ароматом сок. По мере того как хозяйка перекладывала каждому на тарелочку по куску пирога, все больше обнажалось круглое блюдо с гирляндой ромашек по ободу.

— Кушайте, дорогие, — приглашала Александра Семеновна, — кушайте!

И тут же она выбрала из кувшина лучший бутон белой розы и сунула цветок в узенький вырез Наташиного платья. Наташа улыбнулась, пожала ей руку.