Арон Эрлих - Жизнь впереди

— Я? Жадный?

— Очень. И самолюбивый, обидчивый… Чуть что — вспыхиваешь, как спичка, и бежишь, и прячешься.

Алеша растерялся от этих слов и от взгляда Наташи, колючего в эту минуту.

— А вы, Толя… вы… Ну, почему вы такой молчаливый, скрытный? Но, правда, вам я все-все прощаю, потому что вы много читаете, много думаете, любите музыку… А ваш Коля, наоборот, чересчур легкий человек, он весь нараспашку, но мелет языком невесть что. Кажется, он часто и сам не знает, что подвернется ему на язык в следующую минуту. Болтунишка! Но с ним, правда, весело и легко…

— А «блоха»? — спросил Алеша.

— Что «блоха»?

— «Блоху» как ты охарактеризуешь?

Несколько секунд Наташа в недоумении водила взглядом с одного гостя на другого и вдруг рассмеялась, погрозила Алеше пальцем.

— Ты про Сашу спрашиваешь? Про студента? Ну, он совсем взрослый, ничего я про него не думала. Он чересчур взрослый для меня, а ты… Вот видишь! Видишь! — воскликнула она снова с ноткой упрека в голосе. — Какой ты завистливый, злой мальчишка!..

Покончив с обедом, Наташа тотчас пересела из-за стола к роялю. Она ударила по клавишам, прибавляя к силе рук вес всего корпуса и раз за разом нажимая на педали. Рояль гудел. Даже бронзовые узорные выступы у изогнутого светящегося бока наполнились музыкальным громом. Девочка вопросительным взглядом провожала Толю, осторожно перебиравшегося в угол: знает он или не знает эту вещь?

Потом она бережно склонилась над клавиатурой и еле-еле перебирала пальцами. Она как будто помешивала звуки, как будто пробовала на ощупь их теплоту. Музыкальные фразы повторялись, но теперь они доносились как бы издалека.

— Что это? Знаете?

— Рахманинов, — ответил Толя.

— Верно! — обрадовалась девочка.

Алеша меж тем сидел на диване и размышлял над брошенными ему упреками.

Толя спросил, где Наташа учится музыке.

Конечно, у себя в школе, ответила она, музыка у нее в школе такой же обязательный предмет, как русский язык, танцы, алгебра, физика…

— А что?

Нет, ничего, так… Толя хотел лишь сказать, что она уже порядочно играет…

Наташа вновь следила за Алешей проницательным и колючим взглядом. Он нашел в себе достаточно храбрости, чтобы выдержать этот взгляд до конца. «Завистливый? Жадный? Локтями он работает?..» Да! И ничуть не стыдится, потому что не понимает дружбы, которой швыряются направо и налево, чтобы всем по всему свету хватило. Дружба — так дружба: все вместе и все пополам! Но никогда и ни за что в жизни он не скажет ей этого, как сказал однажды Толе. Пусть она сама увидит это, если может. Пусть она поймет это без всяких слов, по одним глазам, почувствует в его голосе, хотя бы речь шла о погоде. Например: «Снег идет!» Да, можно вот так просто сказать два слова: «Снег идет!» — а утаить за этим столько, что в целый час не расскажешь. Шел снег, а они вдвоем с Толей все сидели и сидели в садике на скамейке, все ждали ее и даже не замечали, что плечи, колени, рукава у них побелели. Она сама потом рукой в перчатке обивала с них обоих этот снег… Помнит она это? Ну-ка, пусть подумает: что это все значит? Пусть хорошенько подумает!

Так мысленно убеждал Алеша, а вслух говорил совсем о другом.

— Время как бежит! — сказал он. — Вот уже я вожатый, а Толя — староста. Староста! — повторил он, вслушиваясь, и рассмеялся. — А с тобой, Наташа, седые люди разговаривают, как с равным товарищем, как со взрослой артисткой!

Девочка поднялась из-за рояля. Худенькая, тоненькая.

Она спросила у Толи, какие композиторы у него самые любимые.

Толя назвал Чайковского и Римского-Корсакова.

Она пожалела, что он играет на баяне… Ну, все равно, на аккордеоне. Что за инструмент — аккордеон!

Толя стал горячо защищаться. Отличный инструмент! Для любителя лучшего и не надо… Конечно, если бы он готовился быть артистом, профессиональным музыкантом, — тогда другое дело, тогда нужен рояль или скрипка. А так — он вполне доволен, особенно теперь, когда снова занимается в школьном музыкальном кружке и участвует в ученическом оркестре.

На крышке рояля лежал толстый альбом. Толя потянулся за ним. Ого, какая тяжелая штука! Альбом пришлось подхватить обеими руками… Можно поглядеть?

Наташа охотно перелистывала страницы, показывая гостям снимки за все семь лет своей школьной жизни. Вот она в первом классе, в тарлатановой, густо накрахмаленной юбочке для упражнений. Вот — ученицей третьего класса, в первой своей роли на сцене Большого театра: амур из балета «Дон-Кихот». А это черновая репетиция массовки: бой мышей из «Щелкунчика». Еще никаких декораций, и театральных костюмов тоже еще нет… Ну-ка, пусть ребята отыщут — где она тут и что делает? Да вот же, вот она — маленькая Маша. Она проснулась, вскочила с воображаемой постели и жмется в угол, она полна и страха и любопытства перед этим сном в елочную ночь.