Арон Эрлих - Жизнь впереди

— Алеша, если бы ты знал!.. — с волнением и благодарностью произнесла девочка, желая выразить, с какими чувствами будет она теперь в голубом платье танцевать прелюд Шопена. — Если бы ты знал, какие большие слова сказал ты для меня!

Алеша неторопливо шел утром в школу, — вместо обычных двенадцати минут в его распоряжении были на этот раз все двадцать.

Сегодня Григорий Наумович будет спрашивать весь класс по «Капитанской дочке», главу за главой, и сегодня же, во второй половине дня, после обеда, сбор отряда…

Встречалась на пути раскатанная по снежному насту сверкающая полоска — Алеша с разбегу скользил по ней на подметках и опять шел не торопясь, задумчиво осматриваясь, припоминая… О чем говорится в пятой главе? А в двенадцатой? А в девятой?.. А на сбор он принесет свою драгоценность в футляре, специально сработанном в последние дни, поставит футляр на стол, снимет крышку — вот удивятся ребята! Но хорошо, если бы Григорий Наумович, спрашивая, напоминал бы эпиграфы к главам! Нет, конечно, такое ему и в голову не придет… А хорошо бы! В памяти крепко засели народные выражения, солдатские поговорки и прибаутки, отрывки из обрядовых песен и эти странные словечки из старых-престарых, давно забытых комедий и повестей.

«Ин изволь и стань же в позитуру, посмотришь, проколю как я твою фигуру!..» «Мы в фортеции живем, хлеб едим и воду пьем…» Или еще там есть: «Буде лучше меня найдешь, позабудешь. Если хуже меня найдешь, воспомянешь…»

Свет исходит от этих коротеньких надписей. Они висят над каждой главкой, как фонарики у входа, как сигнальные опознавательные огоньки.

Кажется, стоит только напомнить: «А как лютые враги к нам придут на пироги, зададим гостям пирушку, зарядим картечью пушку», — и сама собой появляется Василиса Егоровна из Белогорской крепости. Она разматывает нитки с рук кривого старичка в офицерском мундире, и молодой статный урядник Максимыч на вопрос комендантши: «Все ли благополучно?» докладывает: «Все слава богу… Только капрал Тихонов подрался в бане с Устиньей Негулиной за шайку горячей воды…»

Какая это глава по счету и как эта глава называется? Не скажет Алеша и не вспомнит, хоть всю дорогу вспоминай. Нет, надо себя взять в руки, заниматься, как занимался он во второй четверти, а не то, глядишь, опять поползут с разных сторон кислые тройки.

Трудно в седьмом классе! Трудно, и совсем нет времени повозиться у верстака. Только в последние дни, готовясь к новому сбору отряда, Алеша опять пустил в ход пилу, рубанок, молоток, ссорился с бабушкой, отыскивая в домашних тайниках с хламом фанеру, гвозди, клей, обивочные и декоративные материалы. Бабушка клялась, что ничего подобного нет в доме, а он нашел все необходимое и соорудил отличный футляр, с крошечным замком, с изящной кожаной ручкой; внутренняя подставка футляра обложена волнистым черным бархатом, а крышка его обтянута синим плотным шелком — остатками маминой блузки.

Сегодня во второй половине дня футляр этот сослужит свою службу… Но сначала «Капитанская дочка»! В ней четырнадцать глав…

Урок Григория Наумовича был третьим по счету. Учитель пришел в класс с кипой книг подмышкой. Бочком, изогнувшись, сгрузил он книги на стол, поздоровался с классом.

— Все прочитали повесть? — строго спросил он. — Прочитали внимательно?

«Только бы не вразбивку он спрашивал, а подряд, по развитию сюжета!» — мысленно взмолился Алеша.

— Прочитали? Отлично! — удовлетворился Григорий Наумович и больше уже ни о чем решительно не спрашивал.

Он разделил большую стопку книг на пять малых. Изо всех книг хвостиками торчали закладки.

— В таком случае поговорим о «Капитанской дочке».

Худой и высокий, он даже слегка горбился от смущения перед непомерным своим ростом. Весьма широкий пиджак бесформенно висел на нем, к тому же пиджак нередко бывал застегнут не на ту пуговицу. Вообще, надо сознаться, был Григорий Наумович довольно неряшлив, и мятый, дурно повязанный галстук завивался у него, как поросячий хвостик. Столько поводов для мальчишечьих злых шуток! Но Григорий Наумович оставался, пожалуй, единственным из учителей, за которым не было никаких тайных прозвищ.

Секрет обаяния таился в самой неожиданности его педагогических приемов. Он никогда не кричал на учеников, не призывал их к порядку, но сам творил послушную и заинтересованную тишину в классе. Он был неистощим в выдумке сцен, положений, шуток и замечаний, возбуждающих внимание.