От мороза или от радости пылали его щеки, когда он вернулся домой? По радио передавали бой часов со Спасской башни. Мать, сильно обеспокоенная, встретила его бурей упреков: она называла его бешеным, ошалевшим от упрямства мальчишкой.
— Ну, что? Что? — возмущалась она. — Наверное, весь город обежал? Убедился? Терпения нет у него утра дождаться! Да раздевайся же ты скорей! Еще простудишься… Раздевайся! Сумасшедший…
Алеша повесил пальто, поправил пояс, одернул старательно куртку и наконец обернулся лицом к матери, счастливый и гордый: у нагрудного кармашка его приколот был маленький металлический флажок, в центре которого густо лепились пять букв — ВЛКСМ.
Из репродуктора посыпались чистые перезвоны курантов вместе с хриплыми, отрывистыми гудками автомобилей.
За столом собралась вся семья, а гостем был Миша Рычков. Петр Степанович, сосредоточенно отсчитывая про себя удары часов, подал знак — приготовиться! — все взялись за фужеры с налитым в них красным вином.
— С новым годом!
Все чокнулись бокалами, и звон их слился с последними ударами курантов.
— «Подымем стаканы, содвинем их разом! Да здравствуют музы, да здравствует разум!» — с улыбкой, но торжественно произнес хозяин дома.
Все выпили.
Миша Рычков, полагая, что он повторяет, как верное эхо, последние слова тоста, сказал мечтательно и печально:
— Да здравствуют вузы, да здравствует разум!
Алеша поправил: не «вузы», а «музы», — и объяснил, что это значит.
— Все равно, — заметил в ответ на это Рычков, — музы или вузы, а только проворонил я свое детство… Это из какого же стихотворения про «музы»?
Алеша прочел ему наизусть заключительные строки из пушкинской песни:
Ты, солнце святое, гори!
Как эта лампада бледнеет
Пред ясным восходом зари,
Так ложная мудрость мерцает и тлеет
Пред солнцем бессмертным ума.
Да здравствует солнце, да скроется тьма!
Миша после этих стихов долго смотрел в одну точку на скатерти, смотрел молча и вдумчиво, потом глубоко вздохнул.
— На мраморе золотом выбить эти слова, — сказал он, — да неоновыми огнями светить ими с крыш по городу, да цветными шелками вышить их по бархату знамен… «Да здравствует солнце, да скроется тьма!»
Новогодний ужин проходил весело, но Миша Рычков становился все молчаливее и грустнее. Что с ним — говорить не хотел, только улыбался смущенно, одним краешком рта.
В третьем часу ночи Алешу услали спать. Рычков отправился к нему в комнату прощаться. Лишь тут, после настойчивых Алешиных расспросов, он признался:
— Говорю ж тебе: извел я без толку свое детство! После четвертого класса сбежал из школы, а мог бы, дурак, учиться и учиться, не хуже твоего…
— Так из тебя токарь зато первоклассный получился, — утешал его Алеша. — Отец, сам знаешь, какой требовательный, и тот тебя хвалит. Будешь универсалом когда-нибудь… Ведь ходишь на вечерние курсы? Ходишь?
— Хожу. Как не ходить! А только какой из меня универсальный токарь, если мне на каждом шагу — стоп и стоп! Нет настоящего ходу. Без тригонометрии, без логарифмов, и думать не смей о продольно-расточном, к примеру… Темному неучу в сложных чертежах ни в жизнь не разобраться. А то бывает еще хуже: умное приспособление кто-нибудь из товарищей выдумал, а ты смотришь как баран на новые ворота… Нет, это уж точно: проворонил я, Алешка, свое детство, проворонил!..
Мать заглянула в комнату, велела, чтоб Алеша спать ложился.
— Миша! — с упреком позвала она. — Идемте лучше кофе пить!
Но Рычков не пошел. Алеша разделся, юркнул под одеяло. Он лежал в постели с закинутыми под голову руками, ослабевший и розовый от вина. Свет ради успокоения матери был вскоре потушен. Сквозь морозные узоры на стекле заискрилась снежная новогодняя ночь.
— Миша! А что, если в проходной будет твой хороший знакомый дежурить? А?
— Не поможет.
— Эх, постоять бы возле твоего станка хоть чуть! А у конвейера я стоял бы! Час, другой, третий стоял бы…
— Не пустят. Лучше и не думай. Не переживай…
— А говорят, если экскурсия, то могут пустить.
— Экскурсию могут.
Опять послышался голос Александры Семеновны:
— Миша, где вы там? Дайте же мальчишке уснуть! Три часа пробило!
Она за руку увела Рычкова из комнаты и плотно закрыла за собой дверь.
…И наступили зимние каникулы. Все эти десять дней взрослые — и свои и чужие — стараются перещеголять друг друга в доброте и щедрости к детям. Сколько елочных праздников устраивается в эти дни!
Читать дальше