Арон Эрлих - Жизнь впереди

Алеша щелкнул выключателем — тьма отпрянула и спряталась по углам.

— Вот теперь другое дело: вижу вас! Комсомольцы… Помощники…

Все четверо счастливо засмеялись, а Алеша подхватил:

— Да, не маленькие! — И, пользуясь минутой, в который раз обратился к отцу с заветной просьбой: а теперь, когда он не мальчишка какой-нибудь, а по всей форме комсомолец, неужели и теперь отец не выхлопочет для него пропуска на завод?

— Нет, сынок, ничего не могу. Рад бы всей душой, да не могу, не выйдет. А вот сам постараться теперь можешь, — вдруг оживился он. — Ты же теперь сила, комсомолец! Действуй через свою организацию, хлопочи об экскурсии, тогда другое дело. Одного нипочем не пустят, а с экскурсией — пожалуйста!

Два дня спустя Алеша и Толя пошли в райком. Оба захватили с собой табели с отметками за вторую четверть. Оба мечтали так: спросят у них: «Как учитесь?» — достанут они тогда эти листки и неторопливо, с достоинством, назовут все предметы, перечислят все пятерки и четверки…

Но ничего этого не было. Секретарь райкома должен был пропустить за один вечер десятка два новичков и поэтому торопился, очень торопился… Его вполне устраивали самые короткие, самые быстрые, отрывочные справки. Каждому из вновь принимаемых в комсомол мальчиков и девочек он смог уделить не больше двух минут.

Алеша был сильно разочарован. Толе пришлось его утешать: пусть Алеша спокойно вдумается, и он поймет тогда, что райком не виноват…

— Секретарь один, а нас вон сколько!

Бюро пропустило всех новичков, а там, в ожидании документов, получилось еще обиднее.

Совсем стемнело. Кончался рабочий день. Пять или шесть человек успели получить билеты, а остальным сказано было, чтобы приходили завтра или послезавтра… С этой минуты Алеша увидел вдруг, что в парадной комнате в большой кадке с пальмой, в кадке, плотно набитой комковатой землей, торчат сунутые в землю стоймя окурки, три грязных папиросных окурка, и на паркетном полу в разных углах комнаты валяется смятая в комочки бумага… Маленькое окошко, за которым только что шевелились, работая, девичьи руки, захлопнулось. Подростки, толпившиеся возле окошка, все разом отхлынули, огорченно переглядываясь. Алеша был уверен, что быстрые и ловкие руки там, за маленьким, низко вырезанным окошечком, должны принадлежать человеку с недобрым, холодным и скучным лицом, иначе этого не случилось бы, окошечко не захлопнулось бы в такую минуту.

Но Толя и тут оставался спокойным, рассудительным; он даже находил оправдание для девушки, отказавшейся работать: рабочий день окончился, и, может быть, у человека на сегодня билет в театр! Ну!..

Алеша в негодовании прошелся по длинной приемной. Не успев хорошенько обдумать, какими словами он выскажет свое возмущение, Алеша решительно толкнул дверь в кабинет секретаря, того самого, который только что утвердил их прием в комсомол. Уже с порога он объявил тоненьким, удивившим его самого голосом:

— Что же это получается, товарищ секретарь?

— Войдите, пожалуйста. Что у вас, товарищ?

Кабинет был большой, глубокий. Алеша медленно подвигался к далекому письменному столу и на ходу взволнованно объяснял про захлопнувшееся окошко в отделе кадров.

Секретарь, не дослушав, поспешил с ним в приемную, он сам постучался в фанерный щиток — и все снова увидели девичьи руки в тугих, плотно охватывающих кисти рукавах блузки. Секретарь попросил эти руки работать сегодня чуточку дольше, обязательно работать, пока все новички не получат билеты…

Шел девятый час, когда Алеша вернулся домой. Он тут же потребовал, чтобы бабушка нашила ему изнутри куртки, с левой стороны, потайной карманчик с надежной застежкой, желательно с «молнией». Пока нашивался этот карманчик, он все порывался на улицу: в газетных киосках надо купить комсомольский значок. Мать не пускала его.

— Завтра! — убеждала она. — Успеется со значком и завтра. Какие могут быть киоски в такой час!

Он уступил сначала, но потом, когда карманчик был готов и у самого сердца спрятана была маленькая книжечка с его собственной фотографией и с наведенными тушью надписями, он не утерпел, умчался из дому.

Ни на Полянке, ни на Пятницкой не было в этот час ни одного действующего киоска. Алеша поехал в центр города, прошел улицу Горького, до площади Маяковского, — напрасно. Вернулся назад и по счастливому наитию заглянул в вестибюль гостиницы «Москва» — здесь он нашел в открытом еще киоске желанный значок.