Арон Эрлих - Жизнь впереди

Дела обсуждались самые важные: 1) борьба за успеваемость, 2) занятия в кружках, 3) рост комсомольской организации.

Заседание проходило жарко, и особенно волновалась старшая пионервожатая. Анечка по каждому вопросу брала слово, стремительно вскакивала, выпаливала три-четыре фразы, не больше, — но ухитрялась вложить в них и общую оценку положения, и главные недостатки, и поименное перечисление носителей зла.

На заседании всего больше доставалось Коле Харламову.

Редактор стенной газеты пожаловался, что Коля обещал ему статью и не написал.

Анечка доложила, что сбор отряда имени Аркадия Гайдара дважды пришлось проводить экспромтом, с заменой темы, только потому, что Харламов тянет с порученным ему докладом о жизни и деятельности Николая Островского.

Костя Воронин сообщил, что в седьмом «А» он подготовил к вступлению в комсомол Алексея Громова и Анатолия Скворцова. Оба хорошо уже знают устав… И тут опять Анечка подняла руку, вскочила с места и снова упрекнула Харламова: он даже своим друзьям, с которыми связан с первых дней пребывания в школе, а то и еще раньше, с детского сада, ничем не помог, а вот Воронин помог, добился, что Громов и Скворцов стали хорошо учиться, ни одной тройки у них не будет в новой четверти и оба станут хорошими комсомольцами…

Но чем больше сыпалось на Харламова упреков и обвинений, тем оживленнее он держался: беспечно перешептываясь с соседями, он поглядывал на обвинителей своих с веселым участием, как на жертвы недоразумений.

— Слишком легко ему дается жизнь! — со вздохом шепнул директор соседке завучу.

Татьяна Егоровна не сразу поняла, о ком речь, а поняв, защитила своего любимца.

— Александр Петрович, — сказала она, — может быть, я и пристрастна к Харламову, но ведь он самый талантливый из наших учеников… Не надо, прошу вас… не надо торопиться с выводами…

Григорий Наумович, худой и высокий, чуть горбясь, пошевелив густыми седеющими бровями, попросил слова. Стулья заскрипели в разных концах директорского кабинета, все усаживались поудобнее, готовясь слушать любимого учителя.

— Я принужден сегодня разъяснить комсомольскому собранию, что такое кружок по изучению современной литературы, — начал Григорий Наумович. — Есть у нас музыкальные и хоровые кружки, есть объединения любителей шахмат, волейболистов, футболистов и так далее… Прекрасно! Можно только горячо приветствовать всех инициаторов и организаторов этих кружков, содействующих разумному отдыху. Но мой кружок, по изучению литературы, призван не только заполнять досуг своих участников. Художественные произведения — источник общей культуры. Разве на одной учебной программе далеко уедешь? Поймите это, дорогие товарищи…

Коля Харламов издали старался обратить на себя внимание Сережи Анисимова — председателя. Он подавал ему призывные знаки, выразительно постукивал себя в грудь пальцем, пока тот не кивнул ему в знак согласия.

Коля не зря торопился заручиться словом: все, что Григорий Наумович говорил до сих пор, было лишь подготовкой к главной цели, а цель заключалась в том, чтобы показать несостоятельность Харламова, нынешнего старосты кружка, и необходимость его срочной замены.

Григорий Наумович кончил, и, прежде чем Анисимов успел объявить следующего оратора, опять вскочила с места Анечка, прокричала:

— Вообще!

Она подбежала к столу президиума и, решительно хлопая своей маленькой ручкой по стопке папок со школьным делопроизводством, сказала:

— Харламов чуть не всей нашей школы гордость… Пусть! Он по своему развитию далеко опередил своих сверстников… Пусть! Но никуда не годится, что он зазнался… А я утверждаю: зазнался! Только и слышишь: тут он сорвал сбор отряда, там провалил кружок, здесь отделался от важного задания… Хватит! Вношу предложение: обсудить на бюро!

Это была самая длинная из всех ее сегодняшних речей. Она возвращалась на место с пылающими щеками. В разных концах комнаты послышалось:

— Правильно, Анечка!

— Чересчур нянчатся у нас с Харламовым!

А Коля Харламов оставался по-прежнему невозмутимым.

— Можно мне? — спросил он, снисходительно улыбаясь. — Я хочу только ответить Григорию Наумовичу… — Он медленно, с ленцой, поднялся со своего стула. — Кружок собирается неаккуратно. Но при чем тут я? При чем тут староста? Если кто и виноват, то это Министерство народного образования… — По всей комнате пронесся удивленный и веселый шорох. — Не смейтесь, пожалуйста. Я вовсе не шучу! — говорил он, но беспечная, ясная, уверенная улыбка не оставляла его лица. — С тех пор, как наше министерство разделило школы на мужские и женские, невозможно стало проводить какие-либо совместные мероприятия. Девочки сторонятся нас, а мы смущаемся перед ними и от смущения способны либо на бегство, либо на грубость… Факт! Вот и попробуйте в этих условиях собрать вместе девочек и мальчиков! Разделение дало, конечно, много плюсов, но в нем есть и свои минусы. Боюсь: не слишком ли много минусов? Например, я сам слышал, как одна девочка на улице — лет двенадцати уже, не маленькая, — наставляла своих подружек: «Мальчишки существуют для того, чтобы их ненавидеть!»