Гурам Панджикидзе - Седьмое небо

Но белую сорочку под давлением домашних и ему пришлось надеть. И, глядя на себя в зеркало, он ворчал:

— Эх, только душа металлурга у меня и осталась.

Вся его жизнь прошла на заводах. Он долго работал в России. Когда построили Рустави и он вернулся домой, то оказалось, что ему даже трудно говорить по-грузински.

Он не любил ходить в гости, в театр, считая все это напрасно потраченным временем. Видеть не мог, как мужчины петушатся перед женщинами. А длинные тосты сводили его с ума.

— Боже мой, — говорил он, — как это они придумывают столько глупостей!

Однако выпить он любил и предпочитал вину водку.

— Жди, пока вино разберет, — повторял он всегда в свое оправдание.

Теперь он редко позволял себе выпить, а прежде бывало частенько — вызовет шофера, направит его на рынок за свеженькой рыбкой, и поедут они вдвоем куда-нибудь в духан.

Однажды начальник смены из литейного Эльдар Сихарулидзе пригласил Георгадзе на свадьбу.

Отец Эльдара был кинорежиссером. За великолепно сервированным столом собрались друзья Сихарулидзе, среди них много актеров.

Главный инженер, как он сам потом говорил, чувствовал себя неловко в этой шумной, болтливой компании. Подождал, пока выпили первые тосты за жениха и невесту, а потом тихо сказал заводским ребятам:

— Посоветуйте Эльдару уйти с завода. Пусть устроится где-нибудь по научной части. Из человека, который ест на таком фарфоре, металлург не получится.

И незаметно, тихонько ушел.

Действительно, не прошло и двух месяцев, как Эльдар оставил завод и определился в НИИ металлургии.

— Я же вам говорил, что из него ничего путного не выйдет, — сказал Михаил почти с удовлетворением. — Способный и старательный человек легко может стать ученым, но не металлургом. Металлург в первую очередь должен быть настоящим мужчиной.

И вот перед ним Леван Хидашели в своих грубых брюках и простой спортивной рубашке. Рукава, закатанные по локоть, обнажали бронзовые сильные руки. Энергичное лицо свидетельствовало о волевом характере. Держался он просто, свободно. Георгадзе внимательно перелистал трудовую книжку Хидашели.

— Ого, ты хорошо побродил по свету, парень!

— Меня интересовало дело. Хотелось своими глазами поглядеть…

— Чувствуется, молодой человек, чувствуется… Оказывается, ты и на конверторе работал! Ага, и на Азовстали… Да, после пятисоттонных качающихся печей Азовстали наши мартены покажутся тебе игрушками… Садись! — Только теперь главный инженер предложил Левану сесть. — Там по-прежнему Беспалов начальником цеха?

— Так точно.

Михаил задумался, усмехнулся. Наверное, вспомнил о чем-то приятном. Потом внезапно, как бы очнувшись, захлопнул трудовую книжку и вернул ее Левану.

— Как его здоровье? Он раньше страдал желудком.

— Не знаю, мне он об этом не говорил.

— Да, Беспалов ныть не станет. И лишнего никогда не скажет.

Зазвонил телефон.

— Георгадзе слушает!

Главный долго молча держал трубку и постепенно хмурился. Леван догадался, что сообщили о какой-то неприятности. Положив трубку, Георгадзе нажал кнопку звонка. В комнату вошла секретарша.

— Вызовите машину.

— Водитель вас ожидает, Михаил Владимирович.

Георгадзе и сам уже вспомнил, что велел шоферу ждать в приемной. Он встал и заглянул в глаза Левану:

— Ты мне понравился, и мне не хотелось бы менять свое мнение. На следующей неделе начальник одной из смен в литейном переходит в лабораторию. Я поговорю с начальником цеха, и мы, думаю, возьмем тебя в сменные.

Леван в знак благодарности опустил голову.

Георгадзе собрал на столе какие-то бумаги и вместе с Леваном вышел из кабинета.

Секретарша проводила Хидашели внимательным взглядом.

Выйдя из управления, Леван хотел было заглянуть в мартеновский цех, но потом передумал и быстро пошел к проходной. У ворот завода ему подвернулось такси.

— В город, на авторемонтную станцию.

Еще когда Леван закончил институт, отец подарил ему «Волгу». Леван почти сразу же уехал из Тбилиси, и поездить вдоволь ему не пришлось. Три года машину никто не трогал. Теперь пришлось изрядно повозиться, чтобы привести ее в порядок.

«Волга» была уже готова, вымыта, нарядно блестела. Леван сел за руль и направился домой. Быстрая езда доставила ему большое удовольствие.

Подъехав к дому, он взбежал на свой этаж и остановился у двери.

Из квартиры Симона Канчавели доносились крики.

Леван сразу же узнал писклявый, срывающийся голос певца филармонии. Слов разобрать было невозможно. Другого голоса слышно не было. Кричал только Симон.