Марк Гроссман - Веселое горе — любовь.

Клаша Сгибнева подмигнула ей и рассмеялась:

— Ты не темни, русалка. Ты своего водяного тут ждешь. Я уже догадалась.

...Тамара вздохнула, поняв, что замерзла, и быстро растерла себе руки и грудь. Потом, сжав зубы, резко вошла в воду и несколько раз окунулась с головой.

Поспешно выйдя на берег, попыталась обсушиться на ветру — и услышала тяжелое подвывание мотора на севере. Со стороны Большого перевала шла автомашина.

Быстро одевшись, девушка вышла к дороге и села на траву.

После купания чувствовала себя крепче, но все равно сердце колотилось быстро, по-птичьи, и снова знобило от холодка.

На одной из автомашин сегодня должен приехать в Мурманск Нил. Она глупо ведет себя, ловя его на дорогах, но еще хуже прийти к нему в гостиницу, к этому хладнокровному, как треска, человеку, к этому ледяному дураку, без которого ей обидно и пусто жить.

Машина появилась на ближней высоте и стала, притормаживая, съезжать вниз.

Тамара встала и, щуря глаза, подняла руку.

На борту никого не было. В кабине рядом с шофером сидел молодой человек, и ей показалось, что это Нил.

Он выскочил из кабины и поспешил ей навстречу.

Тамара что-то пробормотала и попятилась от него.

Молодой человек удивленно пожал плечами:

— Что вы сказали?

Тамара глупо растерялась:

— У вас есть часы?

Офицер отогнул рукав кителя, сообщил время и, еще раз пожав плечами, вернулся в кабину.

Шофер круто взял с места, и машина покатилась вниз.

Тамара снова сидела у дороги и боялась только одного: чтобы девочки не решили возвращаться в город.

И вот сидела и думала — за что любит Нила? Потом махнула рукой и созналась: просто не может жить без него, а копаться в чувствах будет через двадцать лет, когда немного остынет.

Но машины все не было, и Тамара снова стала думать о любви, вспоминала все, о чем они говорили с Нилом.

В самом начале знакомства там, на Урале, Нил убеждал ее, что в молодости все хотят любви, и часто эта жажда любви принимается за любовь. Нет, он не возражает — полюбить можно и с первого взгляда, но потом надо много раз проверить себя. А не то будут разочарования, обиды, вражда. Еще утверждал, что семья должна быть большим счастьем, иначе она почти всегда — большая беда.

— Ну, вот, — злилась она, — ты говоришь так, будто отвечаешь урок.

— Я привык полагаться на волю и разум, Том.

— Господи! — вздыхала она и узила глаза. — Может, ты когда-нибудь слышал, что любовь называют чувством?

— Глупенькая, — отвечал он, пренебрегая ее иронией, — я все понимаю. Но нельзя же строить семью на одной любви. Мужу и жене надо похоже смотреть на жизнь. Ты полагаешь, можно жить иначе?

— А я? Разве я смотрю на жизнь не так, как ты?

— Не знаю. Мне кажется, нет.

Ему, наверное, показалось, что слова получились резкие, и он попытался смягчить их:

— Мы будем писать друг другу, Том. Можно писать всю жизнь.

Она зябко повела плечами:

— Бумажные поцелуи хороши только одним: они не передают инфекции.

...Тамара вздрогнула: показалась машина, еще одна. Девушка остановила обе, спросила, куда едут, и покачала головой: «Нет, мне не туда». И опять заметила удивленные взгляды. Догадалась: «Ах, да — эта дорога ведет только в Мурманск».

Нил сам сидел за рулем маленького вездехода. Увидев ее, круто выжал тормоз и выключил мотор. Подойдя, покачал головой, накинул ей на плечи свое кожаное пальто и потащил в кабину.

— Иди скорей, совсем замерзла.

Она сидела рядом с ним, блаженно щуря глаза, и готовила ответы на его вопросы. Но он ни о чем не спрашивал, а все говорил о том, что удалось сделать его партии, и как хорошо жить в глуши, где всегда можно открыть что-нибудь новое.

— Ты же знаешь, — убеждал он, — как много надо всего такой стране, как наша. Ведь громадные планы! И то, что я делаю, тоже учтено в них. Ты согласна?

Тамара кивала головой:

— Да, конечно, милый.

Увлеченный своими мыслями, он даже не заметил нежного слова, случайно оброненного ею.

Внезапно Тамара нахмурилась, и глаза ее покраснели:

— Ты получил новое назначение?

— Да.

— Мог бы сообщить мне об этом.

— Я не был убежден, что ты здесь.

— Не ври. Я писала из Мурманска.

Он испытующе посмотрел на нее:

— Я помню. Но я думал, что, может, тебе надоело все.

Она отодвинулась от Нила, чтобы лучше видеть его лицо, и ничего не прочла в нем, кроме спокойствия.

— Если б могла заплакать — я бы заплакала, — пробормотала она. — Но у меня нет слезных желез.

Он опять внимательно посмотрел на нее и ничего не сказал.