Николай Бирюков - Чайка

Обжигает голые ноги снег, тяжело вздымается грудь. Сквозь свист и вой ветра, словно придавливая его, прорвался лязгающий грохот. Посмотрев назад, Курц скомандовал:

— Хальт!

Танк черной глыбой разорвал белую пелену и остановился. В люке показалась голова Корфа. Загораживая ладонью глаза, он крикнул:

— Что здесь такое?

И, услышав фамилию «Волгина», выскочил из танка, точно подброшенный толчком пружины.

Со сжатыми кулаками полковник стоял перед Катей, лицом к лицу, и жевал губами, не в силах выговорить от торжества ни слова. Круто повернувшись, указал на открытый люк.

Солдаты хотели схватить Катю, за руки, но она оттолкнула их и сама шагнула к танку.

В Певск прибыли затемно. В гестапо тотчас же заработали все телефоны, разыскивая по району Макса фон Ридлера. Он приехал в девять утра. В кабинете Корфа и в его канцелярии толпились офицеры, прибежавшие посмотреть на пленницу.

Корф стоял за своим столом, багровый, как кирпич. Кроличьи глаза его, уставившиеся на Катю, были выпучены, и на белках больше, чем обычно, проявились красные нити.

В танке он допрашивал ее, припоминая каждое известное ему русское слово, щипал, бил, вывертывал руки, ломал пальцы — и ничего не добился, даже голоса ее не услышал.

В кабинете было жарко натоплено. Синие, распухшие ноги Кати оттаяли, и возле подошв образовались две лужицы. Обмороженное тело нестерпимо ныло. Она опиралась на спинку стула и морщилась.

— Молчит, господин фон Ридлер, — подобострастно доложил прыщеватый офицер, стоявший у двери.

— Разговорится…

Катя приподняла голову.

Вот опять она видит его — зверя, залившего кровью ее родную землю. Это в его руках поседел Федя. Это он танками давил в Покатной стариков и детей. Это его помощники и по его приказу пристреливают тех, у кого не хватает сил тянуть тяжелые телеги, воздвигают на строительстве виселицы. Это они замучили и повесили Михеича. Сколько невинной крови на его черной проклятой совести!

А Ридлер был поглощен мыслью, пришедшей ему по дороге в город: как бы привлечь на свою сторону эту опасную партизанку и при ее помощи деморализовать население и главное — уничтожить зиминский отряд.

Подойдя вплотную к Кате, он ледяным взглядом впился в ее лицо.

Она не отвела глаз, и Ридлеру сделалось как-то не по себе, но он напряг всю волю, чтобы сдержаться.

— Я хорошо понимаю… Вы о себе ничего не знаете. Но… может быть, во избежание… дальнейших неприятностей, вы скажете мне, где партизаны? Не знаете?

Губы Кати медленно разжались:

— Знаю.

И в кабинете и в канцелярии стало тихо. Это было первое слово, которое услышали немцы от пленницы; а то уж некоторые из них начинали серьезно думать: «Не глухонемая ли?»

Корф точно с цепи сорвался.

— Где? — закричал он, подскочив к Кате.

— Везде, где немцы…

— А-а… — Волосатая рука схватила Катю за горло.

Ридлер отстранил полковника, хотя и сам с величайшим наслаждением сдавил бы ей горло: злоба билась в каждом его нерве. Он отыскал среди офицеров Августа Зюсмильха.

— В камеру… «экскурсанткой»… Продемонстрируйте все… Затем — ко мне! — и пошел к двери.

На полу его кабинета валялись мелкие лоскутки бумаги — разорванный рапорт Отто Швальбе, в котором перечислялись диверсии за вчерашний день, имена замеченных диверсантов и наиболее злостных саботажников.

Ридлер перевел тяжелый взгляд на стену, на отрывной календарь. 23 ноября… Еще семь дней — и первое число! Что сможет он показать Гиммлеру? Недостроенный мост? Пустые деревни? Дела на строительстве час от часу становились хуже, а группенфюреры соседних районов — чорт знает почему! — медлят с присылкой людей, хотя с ними и достигнута полная договоренность. За четыре дня прибыли всего-навсего тридцать человек.

— Другого выхода нет, — вслух подумал Ридлер, отводя взгляд от календаря. — Или я сумею заставить ее работать на меня, или… все может полететь к чортовой матери!

Он хрустнул пальцами и заходил по кабинету.

У счастья — короткие ноги, у горя — каждый шаг семимильный. Быстро проносится тень по земле, когда туча внезапно закроет солнце. Так и черная весть о поимке Чайки мгновенно облетела села, пронеслась по лесам…

Лес стоял, еще окутанный предрассветной мглой, когда заскрипел снег под лыжами гонцов Зимина, помчавшихся к осевшим в лесах отрядам-селениям.

Первым явился на поляну Семен Курагин, которого Зимин только вчера назначил командиром над восемнадцатью жуковцами (остальные односельчане Семена до сих пор «жили» на строительстве за колючей проволокой). Потом вместе пришли командир залесчан Карп Савельевич и командир покатнинцев, брат тети Нюши — Кирилл.