Лазарь Карелин: Змеелов

— Не смогу.

— Война, дорогой. Подождешь. А все-таки жаль старика. Поверь, я честно думал, что чал продлит ему жизнь. Да… Пошли, выпьем, у вас ведь принято пить за упокой. Честно выпьем. Пошли.

Они вышли во двор, встали у стола, Ашир всю бутылку до дна разлил по трем стаканам.

— До дна! — приказал. — За его два главных дня в жизни!

Они выпили. До дна.

Что за день?! Снова примчался Алексей, встал в калитке, завистливо глянул на стол и с удовольствием объявил:

— Ростислав Юрьевич, начальство требует. Срочно!

— От меня водкой разит, — сказал Знаменский. — Еще начнут выговаривать, как мальчишке. Впрочем, есть выход… — Он быстро пошел в дом, так порывисто наклонившись, что Ашир, хотевший было его остановить, безнадежно махнул рукой.

— Пошел писать заявление об уходе, — сказал он. — Нельзя таким пить, слишком решительными делаются. А им что? Наломают дров, а родственнички и дружки выручат. Вседозволенность!‥

— Не осуждай его, — сказал Дим Димыч. — Он не ради себя…

Верно, Знаменский сейчас писал заявление об уходе. Не присаживаясь к столу, который вот и послужил ему, Знаменский быстро начертал на листке бумаги несколько слов. Его «Золотой Паркер», угретый в кармане, жирно и охотно выводил слова. Знаменский подписался, сложил листок вчетверо и, прощаясь, глянул в окно на горы. В дневном мареве они были едва различимы.

— Все! — громко произнес Знаменский, показав горам листок, и пошел из дома.

Во дворе он попал в перекрестие взглядов — неодобрительного, сочувствующего, любопытствующего. Он подошел к Алексею, к любопытствующему, вручил ему свой листок.

— Доставь! — и вернулся к столу. — Есть еще что выпить?

— А на словах ничего не будет? — спросил Алексей.

— Нет, — сказал Знаменский. — И ответа не нужно. Послание исчерпывает вопрос. Поезжай, дружочек.

— Ростислав Юрьевич, надейтесь на меня, я вас провожу, — сказал Алексей. — Вы когда? Сегодня? Завтра?

— Поезжай, поезжай, — сказал Ашир. — Зачем ему спешить? Мы попьем еще немножко, погуляем. Куда спешить? Мы свободные люди. Одного уволили, другой уволился, третий на пенсии. Самые свободные люди на свете! Завидуешь, Алексей? Сочувствую тебе, но помочь не могу. Привет!

— А может, не отвозить эту бумажку? — осторожно помахал листком Алексей. — Скажу, что не нашел вас. А, Ростислав Юрьевич?

— Вези, вези, он не передумает, — сказал Ашир. — Мы народ решительный. Вези!

— Жаль… — Алексей медленно ступил за порог. — Думал, поживете у нас, порезвимся… — Калитка медленно затворилась за ним, и почти сразу же взревел мотор и рванулась машина, деля с водителем его досаду и печаль.

— Счастливый человек! — сказал Ашир. — Кому что, а ему бы только резвиться! Совсем счастливый человек. До тошноты. Я пойду, друзья. Ростислав Юрьевич, сразу вдруг не уезжайте. Если хотите, это приказ. Ростик, дорогой, и не пей больше, прошу тебя. Обещаешь? — Он обнял Знаменского, близко заглянул в глаза, в несчастные его глаза несчастными своими глазами. — Друг, нам сейчас надо трезвыми быть.

— Обещаю…

Ашир ушел. Знаменский и Дим Димыч остались вдвоем.

— Что там он понаписал в своем омерзительном заявлении? — спросил Дим Димыч.

— Мне его не показали. А на словах… — Знаменский оборвал фразу.

— А на словах рассказали о нашумевшем в городе процессе, когда судили преподавателей и студенток мединститута?

— Да.

— Суд бывает правый и неправый. Судить следовало соблазнителей, а не соблазненных. Девочки… Что они понимали в жизни? Им казалось, что они вступили в непрерывный праздник, а они вступили в непролазную грязь.

— Не продолжайте, Дмитрий Дмитриевич. Я не судья. Вот уж кто не судья. Но раз заговорили, спрошу все же… Почему она не уйдет от этого человека, который, видимо, ей ненавистен? Как-то не складывается образ…

— Да, она гордая. И давно бы ушла. И уехала бы отсюда. Давным-давно. Сын держит. Мальчик не знает, что этот скверный человек не родной ему отец. Это последняя ниточка, которая все держит. Конечно, вот-вот оборвется, но держит. Светлана страшится за мальчика с его нервной системой, что ее разрыв с мужем отразится на нем. И еще одно обстоятельство. Здесь у нас в городе работает замечательный логопед. К нему сюда свозят детей со всей страны. Светлана верит, что он вылечит Диму. И есть сдвиги. Таковы обстоятельства, дорогой Ростислав Юрьевич. Не мы правим жизнью, нами правит жизнь.

— Да, да, но рисует-то жизнь…

— Именно! Бога отвергли, так тогда, скажите, в чьих же руках наша жизнь? Чьи мы данники, чьи избранники? Обстоятельств? Ну, пусть будет так. Бога нет, есть обстоятельства. Я иначе думаю, но я в меньшинстве.