Виталий Закруткин: Костры детства

Прав был поэт: на тропу голубого поля давно уже вышел «железный гость» — трактор, а пролитый зарёю хлебный злак собирает исполинская горсть комбайна, только не траурно-чёрная горсть, какой она привиделась поэту, а красная, голубая или жёлтая.

А вот «златящиеся во мгле нивы» остались. Но не на малых, мужицких наделах золотятся они, а на безмежных колхозных и совхозных полях. И рассветы остались. И зоревые росы на травах. И теньканье синиц в перелесках. Осталось и «златое затишье с тенью берёзы в воде». И так же «стелется синею рясой с поля ночной холодок», и так же «держат липы в зелёных лапах птичий гомон и щебетню», и так же «кудрявый сумрак за горой рукою машет белоснежной…».

Осталось на земле всё, что окрыляет человека, что всегда было ему дорого, смягчало его душу, остались поэзия и романтика труда земледельца.

И всё же кое-что мы утратили, и эта утрата нет-нет да и сказывается на отношении сельской молодёжи к земле.

Не раз я бывал в гостях у одного из своих земляков-станичников. Игнат Петрович, — назовём его так, — степенный, немногословный труженик, участвовал в Отечественной войне, дважды был ранен, потом работал в совхозе на разных участках: безотказно выполнял всё, что ему поручали. И на току сторожевал, и суперфосфат по полям развозил, и виноградные черенки заготавливал для посадки. Жена его тоже в совхозе трудилась. Был у них единственный сын Вася, непоседливый паренёк-школьник.

Иногда, чаще всего весной и осенью, школа помогала совхозу то на полях, то на виноградниках. Целыми классами ученики выходили на работу вместе с учителями. Игнат Петрович неохотно отпускал сына в поле и обычно ворчал:

— Нашли чему учить детей — в земле ковыряться. Кому это нужно? Хватит того, что отцы наши и мы из грязи не вылезали да спину на земле гнули. Так пущай хоть детишки поживут как следует…

Учился Вася ни шатко, ни валко, с неба звёзд не хватал, а когда за тихие свои успехи получал в школе двойку, отец не уставал стращать его:

— Гляди, дурак! Не хочешь учиться, будешь волам хвосты крутить.

И Вася, слушая отцовские угрозы, приходил к мысли о том, что работа на земле — самая неблагодарная, самая плохая и самая позорная. Школу он закончил с грехом пополам, в техникум его не приняли. Поболтался он в станице год, другой, раз или два отсидел в милиции за хулиганство в клубе, а потом исчез. Захотелось ему вкусить прелести городской жизни, и отправился он в город Шахты. Там ремонтировал трамвайные пути, на каком-то строительстве работал. В душе его не было ничего святого, ни к чему на свете он не был привязан, ничего не любил, работал, как говорится, лишь бы день до вечера, стал выпивать и завершил свой путь где-то в исправительном лагере.

После я спросил у Игната Петровича:

— Зачем вы Василия от земли отбивали? Почему не оставили его в совхозе? Трудился бы он здесь, на совхозных полях, и всё было бы ладно.

Игнат Петрович хмуро ответил:

— От земли нынче все отбиваются, не та молодёжь теперь пошла. Им, вишь ты, город подавай. Никто не хочет в селе оставаться.

— Почему? — спросил я.

— Потому, видать, что рыба ищет, где глубже, а человек — где лучше, — сказал Игнат Петрович. — Поглядите, вон, в городе сколько магазинов понатыкано. Там тебе и пшеничный хлеб, и ржаной, и разные булочки, крендели, пряники. Там и крупу всякую можно купить, и масло, и яйца. А у нас в станице поглядите, чего делается! Такого дерьма, как горчица или же уксус, и то днём с огнём не найдёшь. Я уж не говорю про подсолнечное масло или же всякий скоропортящийся продукт. А почему так получается? Да потому, что в городских магазинах холодильники понаставлены, продавщицы за прилавком в халатах белых, скрозь чистота, порядок.

Я недоумённо пожал плечами.

— Так, по-вашему, всё дело в магазинах?

— Вы чего меня за придурка считаете? — сердито сказал Игнат Петрович. — В городе кругом асфальт. Зимой машины снег чистят, летом холодной водичкой улицы кропят. Не надо тебе ни резиновых сапог, ни портянок. Гуляй в белых ботиночках. А на улицах скрозь киоски всякие: хочешь — пиво пей, а хочешь — газировочку с сиропом. Вечером там огни разноцветные над крышами мельтешат, девчата в коротких юбочках по паркам разгуливают, мороженое на каждом шагу. Вот парень отработал своё, галстучек надел, вскочил в трамвай, в автобус или в троллейбус и дует на танцульку или же в кино, куда его душа желает. Обратно же, хворост из леса не надо ему на своём горбу до дому таскать, и уголь покупать втридорога, и с печкой возиться. В городе скрозь белые газовые плиточки стоят. Подошёл он к такой плиточке, чиркнул электрической зажигалкой, и будьте любезны: синий газок горит, ни тебе дыма, ни чада. Только стой да помешивай ложкой в кастрюле. Глядишь, через несколько минут бульончик и кофеёчек на салфеточке стоят, садись и лопай на здоровье… А, извиняйте, захотелось ему до ветру, совсем не требуется орлом в деревянном с… сидеть и радикулит насиживать, там всякие сортирчики, навроде амбулатории. Глянул вот мой Васька на всю эту картину и решение принял: на хрена, дескать, мне по колено в навозе бродить и кажен день одинаковый борщ жрать, когда я в городе чистым буду, а в любой столовой мне сардельки-фрикадельки размалёванная официантка на тарелочке подаст, а над ухом для лучшего пищеварения бородатый музыкант будет на скрипочке наяривать…