Виталий Закруткин - Костры детства

А разве можно забыть прекрасную пору сенокоса? Разве исчезнут из памяти зелёные разливы сочных трав на лугах, ладное вжиканье мокрых от зоревой росы кос, бодрящую утреннюю прохладу, ослепительные восходы солнца, скрипучие песни коростелей и запах, ни с чем не сравнимый запах только что скошенного и чуть увядшего под тёплым солнцем разнотравья? В дни сенокоса мы повторяли на лугах певучие строки Кольцова. Наморенные, потные, весело подбадривали себя словами:

У подножья одного из окружавших деревню покатых холмов, на отшибе, стоял приземистый деревянный дом. Бывший его хозяин, богатый шибай, в конце восемнадцатого года сбежал куда-то вместе с семьёй, и следы его навсегда затерялись. После гражданской войны в этом доме разместились сельсовет и изба-читальня.

Книги в избе-читальне собирались, как говорится, с бору по сосенке: часть их конфисковали у помещика-немца — эти были в роскошных переплётах, с золотым тиснением, — часть плохо напечатанных на серой обёрточной бумаге присылал волполитпросвет, а какую-то часть безвозмездно отдавали в читальню деревенские учителя.

Зимними вечерами, когда скотина была накормлена и напоена и дома нечего было делать, мы, подростки, один за другим тянулись к избе-читальне и там, в просторной, хорошо натопленной комнате, проводили время кто как хотел: одни пели под треньканье балалайки, другие молчаливо лузгали семечки, а третьи, пристроившись у длинного, покрытого полинялым кумачом стола, читали при скудном свете подвешенной к потолку керосиновой лампы.

В один из таких долгих зимних вечеров, перебирая на книжных полках тяжёлые фолианты из помещичьей библиотеки и тощие брошюрки, присланные волполитпросветом, я случайно стал читать томик стихов. Обложка на этой книге была кем-то оторвана, имя автора не значилось, но уже с первых страниц стихи так захватили меня, так взволновали и растревожили, что я тут же, стал читать их своим друзьям. Не прошло и пяти минут, как в избе-читальне стало так тихо, что было слышно, как на оконном стекле сонно жужжит одинокая, отогревшаяся в тепле муха.

Неведомый нам поэт удивительно тепло и просто, с сыновней любовью и подкупающей сердечностью писал обо всём, что было близко и дорого каждому из нас. Нежно и ласково не говорил он, а словно пел о полях, о деревьях и травах, о коровах и жеребятах, о собаках и птицах, о тяжёлом и прекрасном крестьянском труде.

Я читал, а мои сверстники, «зелёные жабы», как называл нас дядя Иосип, молодые земледельцы, жадно слушали бередящие душу стихи…

По глазам друзей я видел, что они живо представляют сейчас своих бурёнок, рыжух, четвероногих кормилиц-коров, с которыми каждый из нас умеет говорить по-своему и которые понимают любое слово…

Кому же из нас, слушавших эти стихи, не был знаком хлебный дух в жарко натопленной избе, когда, бывало, войдёшь с мороза в сени, отряхнёшь огрызком веника снег с залатанных валенок, откроешь дверь, а на тебя повеет горячим запахом хлебов, которые мать только вынула из печи и поставила на стол? Кто из нас не знал цену мужичьёго пота, пролитого на землю, на солому, на отполированное жёсткими, работящими руками деревянное косье?

А стихи тихо звенели, грустно и радостно пели «о товарищах весёлых, о полях посеребрённых», о «бороздах милых», о граблях, косе и сохе, о «мягких травах под бусами рос», о вялом укропе на огородах, о русском «малиновом поле», о солнечном сошнике, о том, как «в чаще можжевеля по обрыву осень — рыжая кобыла чешет гриву», как умирала у норы подстреленная лисица, как «месяц жеребёнком запрягался в наши сани», как поэт «по заре и звёздам… школу проходил»…

И всё это было нашим, бесконечно дорогим, таким близким, что в тихом восторге замирала душа так, будто впервые открылись наши ребяческие глаза и мы увидели несказанную красоту родной земли, исхоженные босыми нашими ногами поля, утренние зори над перелеском, услышали пенье птиц и невнятный шелест пшеничных колосьев, ощутили тепло конских боков, запахи хлеба и пота, познали всё то милое, живое, трепетное, что зеленело, желтело, дышало и пело на нашей земле, к которой мы все были причастны не как праздные соглядатаи, а как труженики, всем своим существом постигшие, как в этом нашем мире