Сергей Поляков - Партизанская искра

И с каждым часом, с каждой минутой нарастала в сердце матери тревога. «Хоть бы одним глазком взглянуть на Мишу, как он там», — думала она.

Но проходили дни в муках, а увидеть сына не удавалось. В последние дни жандармы водили арестованных на допрос только по ночам. Делалось это для того, чтобы люди не могли слышать криков и стонов истязаемых. Эту меру предосторожности палачи ввели после того, как повсюду уже стало известно о разгроме гитлеровских армий под Сталинградом. И, естественно, что поражение немецких фашистов вселяло страх в румынских палачей и они день ото дня свирепели, вымещая свою бессильную ярость на тех, кто сейчас находился в застенках.

Но, несмотря на все строгости и репрессии, Нина Давыдовна с настойчивостью, присущей женщине-матери, неотступно следила за тюремными воротами. Солдаты уже приметили высокую, худощавую, с большими печальными глазами женщину. А тюремный надзиратель Василе, заметив ее на улице, пристально смотрел на нее.

В эти минуты ей казалось, что этот простой, с добрым лицом солдат сочувственно кивает ей головой, как бы желая что-то сказать.

Раз, как-то в сумерки, увидев ее на улице, он остановился и пристально посмотрел ей в глаза. Женщина замерла. Солдат, оглядевшись по сторонам и убедившись, что за ним никто не следит, поспешно приблизился.

— Ты чей есть мать? — тихо спросил он.

— Клименюка Михаила, — чуть слышно прошептала женщина, не понимая, зачем у нее спрашивают. Сердце застучало. Но это был не страх. Добрые темные глаза стоящего перед ней человека говорили о другом. И она громче повторила:

— Клименюка Михаила. Там он, — указала она на тюремные ворота.

— Я знай, — нетерпеливо перебил солдат. И снова огляделся вокруг.

— Домна, сегодня ночь будешь говорить на твой Михай Клименюк. Иди там, домна. — При этих словах он указал на дом на противоположной стороне улицы и едва заметно улыбнулся.

Нина Давыдовна кивнула головой и, сдерживаясь, чтобы не побежать и тем самым не выдать себя, перешла улицу.

Повинуясь скорее велению сердца, нежели словам солдата, она постучала в дверь маленького домика, на который указал солдат.

Ей открыла пожилая женщина, видимо, хозяйка дома и, против обыкновения не спросив, кто и зачем, провела в комнату. Топилась плита и было тепло.

Нина Давыдовна не знала, как объяснить хозяйке дома цель своего прихода, и стояла в смущении у порога.

— Вы, видно, иззябли? — участливо спросила женщина.

— Да. Я с утра на улице.

— Проходите и грейтесь.

— Спасибо.

— Сами вы откуда будете? — спросила хозяйка.

— Из Катеринки.

— Ах, вот что, — произнесла хозяйка с видом, что она догадалась, в чем дело. — Насчет свидания, наверное?

— Да. Сын у меня тут. Вот уже который день добиваюсь повидать его, да не могу. Очень уж строго.

— Боятся солдаты, их судят за это, — пояснила хозяйка.

— Но сегодня один солдат обещал мне устроить свидание с сыном.

— Какой солдат? — настороженно спросила хозяйка.

— Не знаю его. Худой такой, с черными усами.

— Этого знаю, — слегка улыбнулась женщина. — Он вас ко мне послал?

— Да.

— Хороший солдат. Он тут многим помогает. Я видела сама, как его бил офицер за то, что он тайком носил еду заключенным. А теперь вот ему пригрозили, что угонят на фронт. А он, видно, того и хочет. Говорит, что как только попадет на фронт, сейчас же перейдет к русским. Доброй души человек, его любят наши люди.

— Сам подошел ко мне и сказал, что сегодня ночью…

— Сегодня суббота, главный зверь в Одессу уехал. Вот поэтому сегодня тихо будет. Допросов нет. А то жутко по ночам. Очень мучают заключенных.

Сумерки сгущались. В комнате становилось темно. Хозяйка задернула занавеской нижнюю часть окна и зажгла керосиновую лампу.

Нина Давыдовна села на стул около жаркой плиты и только теперь огляделась.

Стены небольшой комнаты были совсем голы, и только множество торчавших гвоздиков свидетельствовало об их прежнем убранстве.

— Все подобрали, — вздохнула хозяйка. — И картины, и полотенца, все поснимали, даже календарем не побрезговали.

— У нас в селах тоже… ни ковра, ни рушника на стенах не увидишь, — пожаловалась Нина Давыдовна.

— Вот все, что осталось, — показала хозяйка на простенок, где над старыми квадратными ходиками висела увеличенная фотография худощавого подростка, похожего на хозяйку, и круглолицей девочки, с большими, светлыми косами, спадавшими на грудь. — Это сын и дочка.

— Они с вами сейчас? — спросила Нина Давыдовна. Пожилая женщина не ответила. Она молча достала из ящика стола небольшую карточку и подала гостье.