Каждый день Пэнкок приходил в еще пустовавшую школу, так как считался уже на работе, слонялся по классам, кое-что поправлял, переставлял по своему вкусу парты, а потом садился в учительской и смотрел в окно.
Он видел, как уходили на морской лед охотники, отправлялись в тундру люди, унося с собой ободранные туши лахтаков и нерп — подкормку для песцов, с помощью которой приваживают зверя к определенному месту. Потом, когда наступит сезон и мех у песца станет снежно-белым, вокруг приманки расставят капканы, вываренные в жиру и хорошо выветренные.
Пэнкок в выходной день тоже выложил на своем участке приманку и приготовил капканы. А вот все остальное время он сидел перед окном, пытаясь читать. Сосредоточиться было трудно — взгляд невольно уходил мимо строк в море, на молодой лед. Пэнкок тяжело вздыхал и отворачивался, но потом опять устремлял взор в морскую даль. А когда становилось особенно грустно, он шел к Сорокину. И они снова и снова обсуждали возможность использования для чукотской грамоты русского алфавита.
Приехали последние ученики из дальнего прибрежного стойбища. Вместе с Пэнкоком их встречали Драбкин и Наргинау. Они водили ребят по комнатам интерната, показывали книги, учебники.
В назначенный день Пэнкок, проснувшись на заре, высунул голову в чоттагин и тут же услышал голос Йоо:
— Почему не спишь?
— Все думаю — как войду в класс…
— Страшно тебе?
— Страшно.
— Ничего, — попыталась приободрить мужа Йоо.
Выйдя в чоттагин, Пэнкок поглядел на оставшееся нетронутым охотничье снаряжение и винчестер. Да… времени на охоту теперь не будет… Он взял в руки портфель, который сшила из выделанной нерпичьей шкуры и украсила орнаментом Йоо. Такого портфеля в Улаке еще ни у кого не было. Пэнкоку сначала неловко было брать его с собой, но Сорокин с Драбкиным в один голос заявили, что учитель должен ходить именно с таким портфелем. В доказательство этому Сорокин заказал себе точно такой же, а Наргинау обещала мужу сделать еще лучше. В этом портфеле уже несколько дней лежали блокноты, тетради, букварь, набор цветных карандашей, простой карандаш и ручка с новеньким пером.
Вставшая вместе с мужем, Йоо разожгла жирники и повесила над одним — чайник, над другим — котелок с мясом.
Пэнкок надел на себя матерчатую одежду. Йоо оглядела его со всех сторон, поправила воротник рубашки и улыбнулась:
— Ты выглядишь прямо как тангитан.
От волнения Пэнкок не находил себе места. Он то садился на китовый позвонок в чоттагине, то заглядывал в полог, наконец он вышел на улицу. Было пасмурно. Все указывало на то, что в ближайшее время погода испортится: задует первая продолжительная пурга.
Пэнкок обошел ярангу. При тусклом блеске снега на задней стене он вдруг заметил маленькую деревянную фигурку ворона. Как же он забыл про него, про хранителя яранги, про древний родовой тотем? Нет, надо его снять. Негоже первому чукотскому учителю жить в яранге, украшенной деревянным вороном. Встав на камень, подвешенный для того, чтобы удерживать от ветра покрышку яранги, Пэнкок с трудом отвязал ремень и сдернул почерневшего от непогоды и снега, дождей и соленого ветра ворона.
Не успел он спрыгнуть с камня, как услышал позади себя злорадный смех.
— Хе-хе-хе! Прощайте, боги! Не нужны они теперь человеку, который вздумал сделаться тангитаном! Да знаешь ли ты, что ворон никогда не станет лахтаком, так и тебе не стать настоящим учителем!
Перед Пэнкоком стоял шаман Млеткын и покачивался на своих кривоватых ногах. Он был в охотничьем снаряжении, и на этот раз от него меньше, чем обычно, пахло веселящей водой.
— Кощунствуешь? Издеваешься над нашими священными предками? Если тебе не дорога память родителей, отдай мне свой тотем! Не оскверняй его своими погаными руками!
— Уходи отсюда! — твердо сказал Пэнкок. — А то…
— Что?! Угрожать мне, слабому старику?! Да обрушатся на тебя Высшие силы! Отдай тотем!
Пэнкок крепко держал ворона. Он вдруг почувствовал, что не отдаст его Млеткыну, даже дотронуться не позволит. И не потому, что снова уверовал в духов и Высшие силы, нет. Просто показалось, что одно прикосновение шамана к ворону сможет осквернить память об отце и матери.
— Ворон останется со мной, — решительно заявил Пэнкок.
— Хе-хе-хе! — снова то ли закашлялся, то ли засмеялся Млеткын. — Не больно ты тангитан, оказывается… Боишься кэлы все-таки.
— Ворон останется у меня… — И Пэнкок ушел в ярангу.
Читать дальше