Потом стал я говорить о нашей жизни. О том, что в этот день мы бьем моржей не просто как улакские охотники, а как члены товарищества «Красная Заря», как люди Советской республики. Мы сами хозяева жизни, хозяева нашего лежбища, потому что мы — народ и государство. Сказал им это и сам пошел вперед, а за мной двинулись и все остальные…
— А в Индии моржи есть? — засомневался Драбкин и вопросительно посмотрел на Сорокина.
— По-моему, нет, — ответил Сорокин.
— Вот и я думаю, — значительно произнес Драбкин. — Так что, товарищ Тэгрын, с индийскими моржами ты загнул. Хотя в классовом отношении твоя речь была правильная, политически грамотная, но географически ты оказался подкованным плохо. Надо тебе, Тэгрын, по части географии поработать над собой…
Тэгрын согласился с замечанием Драбкина.
А вскоре из Анадыря телеграфом пришел запрос: желают ли местные жители пользоваться русским алфавитом. Телеграмма была подписана — Комитет нового алфавита. Телеграмма эта обрадовала Сорокина, и он поделился с Пэнкоком:
— Наша взяла! Будет у чукчей новый алфавит на основе русского!
Сорокин засел за составление подробного отчета.
Приближалось начало учебного года. Прибывали ученики, селились в интернате. Заведующей и одновременно поварихой была Наргинау. Она взялась за дело энергично и круто. Каждого вновь прибывшего она самостоятельно осматривала, водила в баню, переодевала и только после этого передавала докторше Наталье Ивановне.
43
Необычно рано в этом году ударили морозы. Снег запорошил все, что еще напоминало о прошедшем лете. Наступила настоящая зима. Старики удивленно разводили руками — давно не замерзало море в такое время.
Холодно и неуютно было в обширном чоттагине яранги Омрылькота. Запах прокисшего теста исходил из боковой кладовки, где старик гнал самогон — дурную веселящую воду, приспособив для этого ствол старого винчестера.
По стенам полуовального чоттагина стояли ряды бочек, нынче пустые, потому что Омрылькот отказался участвовать в осеннем забое моржей.
«Кто не работает, тот не ест», — сказал Тэгрын, когда Омрылькот заикнулся о том, что ему, как старому владельцу вельбота, не выделили полагающейся доли. Запасов провизии у Омрылькота уже не было. В двух подземных мясных хранилищах лежали остатки прошлогодних кымгытов, позеленевшие, пригодные лишь для разжигания аппетита, но не для настоящей еды.
От самогона Омрылькот некоторое время чувствовал прилив сил, словно возвращалась молодость, и кровь начинала быстрее течь по жилам. Однако по утрам было плохо. Единственное спасение — в том, чтобы еще раз обжечь нутро огнем веселящей воды.
На Совет Омрылькот больше не ходил, хотя каждый раз посыльный, обычно какой-нибудь мальчишка, приносил в ярангу устное приглашение председателя Тэгрына.
В Улак съезжались будущие ученики нового учителя Пэнкока. Они прибывали из глубинной тундры, из окрестных маленьких поселений. Собачьи упряжки останавливались возле интерната, где специально для этого вбили колья. Отцы входили в школу, осматривали классы и долго пили чай, слушая рассказы Пэнкока о тангитанской земле, о своем учении в далеком Ленинграде.
После этого обычно начинались песни и танцы. Атык бил в бубен и исполнял свой новый танец о том, как Пэнкок одолевал грамоту в большом городе, как ехал обратно в Улак по бесконечным железным полосам. И лишь после этого гости уезжали к себе, оставляя детей в Улаке, в доме, который назывался интернат.
А у Омрылькота единственным гостем стал Млеткын. Даже родичи остерегались заходить в ярангу бывшего старейшины Улака, где теперь велись разговоры о происках большевиков, играющих на самых низменных чувствах бедных людей. Гэмо и тот целыми днями пропадал у нового торговца и поговаривал о том, что будет учиться советскому торговому делу.
Как жить дальше? Чем насытить сжигавшую душу ненависть? Как отомстить этим жалким людишкам, которые, понимая свою слабость, все время толкуют о том, что все надо делать сообща. А как же иначе, если каждый из них в отдельности ничтожество, жалкая личность, не способная добиться настоящей удачи?
Омрылькот зашел в кладовку и из железной банки с завинчивающейся крышкой налил себе три четверти большой зеленой кружки самогона и тут же выпил. Приятное тепло разлилось по всему телу, изгоняя слабость, головную боль, проясняя мысли.
Пришел Млеткын. Он принес свежую нерпятину, из-за пазухи вытащил бутылку. У шамана дурная вода получалась лучше, чем у Омрылькота. Видно, у него был большой опыт.
Читать дальше