Всеволод Иванов - Иприт

Выигрыш Ганса все увеличивался и увеличивался, и он начал подумывать, не лучше ли ему бросить вояжерство, а заняться картами. Куча выигрышей росла и росла. Появился откуда-то мешок отрубей, бочка меда, сковороды и ухваты.

— А, — стуча кулаком, кричал Ганс, — кому еще, даю…

Вдруг треск аэроплана пронесся над площадью. Один из караульных выглянул. Громадный голубой аэроплан снизился подле здания Совета.

— Англичане, что ли?

— Англичане!

Все вскочили, один Ганс, тряся картами, продолжал приглашать к банку.

Крики радостной толпы донеслись к ним в подвал.

— Словохотов!..

— Ура, ура, Словохотов!..

— Рек, Рек, бей Река!..

И тот же караульный, отталкивая от себя любопытных арестантов, старавшихся пробраться к окошечку, сказал:

— Пашка Словохотов прилетел с медведем и с Реком!..

— Словохотов, — вскричал разочарованно водолив.

— Кюрре! — завопил китаец.

И все уставились на Ганса.

— Кто же вы?

Дверь распахнулась, и показался Пашка Словохотов в сопровождении медведя и Сусанны. Позади связанного вели Река.

— Интересуюсь гражданином, выдающим себя за Пашку Словохотова, потому что морду бы бить, если пожелаю…

Он пренебрежительно поглядел на Ганса.

— Ты-ы… Желтый? Чтоб Пашка Словохотов да на лимон походил. Да я даже в настойке-то никогда не употреблял лимонных корок. А тут чистый лимон. Такого-то не только что бить, мне на него и чихать-то стыдно…

Из толпы, окружавшей Пашку, выскочила киргизка и схватила Ганса за руки.

— Ты здесь, ты здесь, — с плачем кинулась она ему на шею.

— Салям алейкум, — сказал ей приветливо Ганс, с опаской взглядывая на Кюрре.

— Я никогда не выдавал себя за Словохотова, — продолжал Ганс со слезами, — я киргиз и к Реку не имею никакого отношения.

Он опять оглянулся на Река, но тот, опасаясь, что, признавая Ганса за брата, он тем может попасть в разоблачение истории о восстании киргизов, смолчал.

— Пошли судиться, — сказал Пашка.

Народ заполнил всю площадь. Фабрики, перерабатывающие кедровый орех, остановились. Люди на когтях забрались на деревья, чтобы смотреть оттуда на происходящий суд над богом Реком. Впрочем, многие не верили, что это настоящий Рек, и думали — идет инсценировка. Очень уж все было весело.

— Товарищи, — говорил Пашка, — международная валюта потерпела течь и идет ко дну. На фунт стерлингов нельзя купить и фунт семечек, не говоря уже о кедровых орехах. Доллар не стоит и спички.

— Ври больше! — раздалось из толпы.

— Я, Пашка Словохотов, — вру! Рокамболь!

И медведь с кряхтеньем, сонно зевая, втащил на трибуну саркофаг Тутанхамона, наполненный до верху бриллиантами.

— Видите. После суда я каждому для смеху раздам по горсти, пущай ребятишки позабавятся. А самые главные в музей, как указывающие на большую технику гранильного искусства во время последней войны. Война, товарищи, окончилась, и мы судим этого военного бога, поскольку он является выразителем воли буржуазии.

— Ура, Пашка Словохотов! — раздались восторженные крики.

Суд продолжался две недели. На суде Ганс Кюрре окончательно запутался. То он выдавал себя за брата бога, то за киргиза, то за китайца. Киргизка, охваченная новым приливом страсти, соглашалась со всеми его показаниями, и выходило так, что она приехала с ним из Гамбурга. Но накануне вынесения приговора в тайгу приехала комиссия по борьбе с падением производительности на кедровых плантациях и арестовала весь суд во главе с Пашкой. Их посадили в один вагон. Тут опять начали дуться в карты, и опять безумно выигрывал Ганс. Впрочем, в перерывах он танцевал фокстрот с Сусанной, и Пашка кричал:

— Не по-матросски танцуешь, что жмешься, ты должен даму вдали от живота водить! Не жмись!

Но Сусанна на партнера не жаловалась и даже упрекала Пашку в ревности.

Медведь мечтал о запахах кедровых лесов и все норовил заснуть, а Пашка, проиграв в карты остатки английских бриллиантов, говорил ему с грустью:

— Почему нас никто не любит, Рокамболь!..

— Рррр… — отвечал ему медведь.

Пашка положил ногу на ногу и обратился к следователю.

— У меня секретарь остался в Лондоне, негр. Хольстенов по фамилии, во-от голова. Он тебе бы на тысячу анкет такие бы ответы дал, у тебя бы голова в морковь от удивления превратилась. Здоровенный дядя и на кулак может бить — до смерти. Едва Рокамболя не кончил.

— Отвечать будете, гражданин?

— Почему не ответить.