Юрий Теплов - Второй вариант

«Трибуна — трибуной. А один на один — совсем другое дело», — так я думал раньше. Это уже с возрастом пришло: трибуна — честнее и важнее, она — проверка на убеждение и гражданское мужество. А тогда это разделялось и один на один казалось важнее.

— Ведь липа, Серега, а? — спросил я его по возвращении домой.

Мы сидели друг против друга. На столе ядреные соленые огурчики. Тетя Маруся, хозяйка, примостилась на табуретке возле печки. Смотрела на нас, подперев ладонью щеку, и слушала внимательно и непонимающе.

Он похохатывал, с хрустом, закусывал огурцом. Что-то появилось в нем новое. Этакая снисходительность ко мне. Или мне это казалось из-за настроя на спор, из-за желания обнаженной откровенности?

— Зачем трепаться-то? — повторил я.

Он снова хохотнул и наконец снизошел. Именно снизошел, я почувствовал это кожей.

— А ведь я прав, Лень. Пусть даже только половина моих людей станет отличниками, дозиметристами — разве плохо?

У него потрясающее умение не отвечать на вопрос конкретно. Я всегда ловил себя на том, что вроде бы он все говорит правильно, а я не соглашаюсь с ним.

— Ты слухай, Ленчику, Сергея. Бачь, який вин справный, — вмешалась тетя Маруся.

Сергей, точно, справный. Все на нем ладно: и гимнастерка, и портупея, и сапоги сидят как влитые, Словно и родился в форме. Хаченков про него сказал: военная косточка.

Я замолчал, обиженный его снисходительностью. Ковырял вилкой жареную картошку, думая о том, что все было бы не так, сиди рядом с нами Иван. Но он уехал на переучивание. Прислал, правда, весьма короткую цыдулю с дороги, а на письмо, видно, не хватило времени.

Сергей не выдержал моего молчания, отодвинул от себя тарелку, сказал:

— А насчет «трепаться» — поговори с замполитом. Он объяснит тебе все про соцобязательства. И еще спроси его: как совместить эти самые обязательства и уставы, где все расписано, кому и что положено и в каком количестве. Ну что, слабо?

Опять он ушел от конкретного, опять втравливает в старый, еще училищный спор. Я, конечно, помню, как мы тогда, посмеиваясь в кулаки, говорили с серьезным видом:

— Товарищ Дегтярев, вызываю вас на социалистическое соревнование.

— Я принимаю ваш вызов, товарищ Гольдин, и беру на себя следующие обязательства...

— Товарищи курсанты, — предупреждал нас перед проверкой наш командир взвода, спортсмен. — Зайдите в ленкомнату, посмотрите свои обязательства, чтоб не ошибиться, если спросят. Не вздумайте забыть, с кем соревнуетесь!..

Все так. Но ведь и другое было.

Я глянул на Сергея. Он уставился на меня в ожидании и в готовности прекратить этот серьезный и вроде бы бесполезный разговор. Да, было однажды и так, что курсант Гольдин орал на всю батарею, что у второго расчета сошники не вбиты, и требовал все начать сначала. Это было перед стрельбами. Командир взвода внял его воплям, скомандовал: «К бою!» — и запустил секундомер. Рвали с орудий чехлы, отбрасывали станины, на лице смешались пыль и пот. И опять наш второй расчет опередил расчет Гольдина.

Разве это не соревнование?

Мы грызли те секунды зубами. Мы взвешивали каждое движение. Мы подсчитывали время, как скупец считает копейки. И говорили: «Еще есть 12 секунд... есть еще 17...» И когда Стаська Давыдов применил свою рационализацию и мы прихватили в свой актив целых полминуты — это был праздник нашего расчета. А потом, когда вся батарея получила эти 30 секунд форы, был праздник для всех. И Сергей тогда сказал безо всякой рисовки:

— Эти секунды в бою — фора для жизни.

Правильно сказал. Я бы не смог так. У меня слова, как чурки: сложу их в кучу, а огня нет. Когда думаю, вроде бы все получается правильно, а выскажусь — совсем не то. Потому лучше ничего не говорить.

От моего молчания Сергею, видно, становится не по себе. И глаза у него уже не требуют, а просят. Даже в голосе, когда снова заговорил, появились оправдательные нотки.

— Я же не отделяю себя от всех, Ленька! Я же для людей! Ведь то, что мы обещали, станет рубежом для всех! Пусть все лезут вверх! Пусть хоть до половины! Все равно пройденного будет много. Значит, польза, так?

— Кому польза, Сергей?

— Ты на меня намекаешь?

— На тебя.

— Не только мне польза. Всем...

Что-то в его словах было правдой. «Всем» тоже была польза, даже если лезть не до самого верха. Но в чем-то была и неправда. А вот в чем? В этом я никак не мог разобраться, что-то важное ускользало, точно так же как в нашем давнем разговоре про «посох удачи», про терпение, про сильных и слабых...