Лев Успенский - Пулковский меридиан

Один из самых младших командиров, новый на этом корабле, склоняется к уху другого.

— Слушай, а он не…

Второй отрицательно качает головой.

— Что ты! Честней людей не бывает! — убежденно говорит он. — Командир редкий. Но, брат, насчет сочувствия… Капитан первого ранга! Я тебе потом расскажу.

Командир, сухой, прямой, затянутый, поднимает руку.

В рубке увидели его знак. Чудовищный, никогда не слыханный в этом городе грохот, повергает в ужас и трепет его обитателей. Три минуты спустя — второй страшный удар.

Даже здесь, под самыми Каграссарами, слышны эти удары. Но здесь виден и их результат. На склоне горы — как бы извержение вулкана. Отдельно стоящую липу заволокло дымом. Артиллерия, бившая от Лигова, резко участила стрельбу. Ожидавшие внизу сигнала части — башкиры, курсанты — видели предыдущую, неудачную атаку наших. Были заняты деревни Большое и Малое Пикко, но тотчас затем белые хлынули с горы; башкиры отошли к болоту. Возникла угроза прорыва.

И вдруг… Неистовый рев, скрежет, вой, сотрясающие всю землю вокруг удары…

Вася Федченко бросился вверх по горе вместе с другими, как только была отдана команда… Еще один тяжелый залп… Еще… Потом несколько отдельных снарядов. Страшные султаны огня, дыма, черной земли… Вот так тяжелые!

Вася миновал великое множество кустов, ям, дорожных канав — все это смутно мелькнуло перед ним. Впереди он видел развалины каких-то строений. Слева был холм. Вдруг он задержался. В желтой глинистой яме лежал красноармеец. Убитый?.. Ой нет, раненый!

— Товарищ! Товарищ!

Вася сердито свернул с пути.

«Вот еще не было печали! — бесцеремонно подумал он. — Без меня возьмут гору! Но нельзя же его так оставить. Ах, что это?»

В яме, закинув назад бледное, измученное лицо, лежала одетая в солдатскую шинель женщина. Губы ее слабо шевелились. Лихорадочные глаза смотрели, ничего не видя. Торопливо Вася разорвал обертку индивидуального пакета…

Полчаса спустя, в час дня 23 октября, Каграссарская высота была занята красными. Комиссар же 1-го Башкирского полка Мельникова, Антонина Кондратьевна, в тяжелом состоянии, со сквозной пулевой раной в груди, была к вечеру этого дня доставлена курсантом Ораниенбаумских курсов Василием Федченкой в санчасть и поступила в литовский полевой госпиталь, откуда с первым санитарным поездом была направлена в Питер. Уже ночью ее привезли с Балтийского вокзала в Обуховскую больницу. Она была без сознания. Дежуривший по лазарету в этот день отличный доктор старик Сергей Сергеевич Цветков в отчаянии развел руками.

— Ах ты, господи… Вот ведь беда… Ну, куда же я ее положу… Все полно… Ведь женщина же…

Он задумался, потом просветлел.

— Хотя, вот что, несите ее в детскую… Там освободилась койка… Да вы спросите у старшей сестры. Скажите: где мальчик, который с лестницы упал. Он уже почти здоров. Они не стеснят друг друга.

В это время Вова Гамалей, наказанный за вчерашнее возмутительное и противозаконное исчезновение из дома (няня Груша чуть с ума не сошла), с глубокой грустью решал четвертую задачу. Разложение на множители. Было темно. Стекла все еще звенели в окнах. Няня в соседней комнате рассказывала дедушке последние новости. А Вова грустно списывал из Шапошникова и Вальцева 29-й пример на 51-й странице:

54а 8Ь 5…

Всей душой он был там, за черными стеклами, в этой ночи, в этом грохоте, в этой славе… Что там? Что теперь там?

Вася Федченко в эти минуты лежал под мелким дождем в секрете на западном отроге Каграссар, у крайних изб деревни Ластиково. Он все еще смеялся от времени до времени. Между тем знаменитым, отдельно стоящим деревом на вершине и Красносельским лагерем (он остался еще в руках белых) есть старый лагерный прудик, обшитая в деревянную связь яма с водой — бывшая солдатская купальня. Некоторые из курсантов в пылу преследования добежали до него и рассказывали потом: в пруду почти не оказалось воды. Он весь, до краев, был полон разбухшими суконными царскими погонами, которые, в страхе или с облегчением срывая с плеч, бросали туда отступающие белые. Вася все не мог успокоиться. Он все посмеивался про себя. «Ну, ну! — думал он. — Это хорошо. Значит — конец недалек, если так…»

Двадцать третьего октября в Корпово с плачем прибежали утром двое мальчишек из соседнего Вёдрова. Часа два назад их деревню окружил отряд белых, пеших и конных. Офицеры засели в Богачковой избе, позвали нескольких мужиков и объявили им, что деревня должна тотчас же сдать, погрузить на подводы и отправить под конвоем в Лугу двести пудов ржи, двести — овса, восемьсот — картофеля, пятьсот — сена. Мужики ахнули («Да какие у вас мужики — деды одни!» — сочувственно качали головами корповцы). Тогда офицеры (их было двое) приказали начать обыск. Солдаты безжалостно вламывались в деревенские амбары, пуни и сараи, тащили оттуда все, что попадает под руку. А Богачек достал самогон и поит начальство…