Василий Ганибесов - Эскадрон комиссаров

На улице у двора Серова поставили стол, три стула, Ветров постлал газету на стол.

Крестьяне себя ждать не заставили. Еще с вечера Ветров предупредил через молодежь, что на собрание должны прийти все — и старый, и малый, и жены. И как только на улице показался стол, народ начал дружно собираться.

— Ну, давай, все уж! — кричит один, улегшийся на землю.

— Сегодня, товарищи, надо избрать президиум. Я не могу один.

— Какой такой еще президиум!

— Избрать! Согласны!

— Ну давайте, намечайте кандидатуры.

— Какие кандидатуры?

— Ну, кого в председатели, а кого в секретари.

— От ты, черт, задача! А тебе почему нельзя?

— Можно будет, если изберете.

— Согласны! Избираем!

— Еще надо двоих. В секретари надо.

— Иванову! — крикнул один молодой голос.

— Каку таку Иванову?

— Серафимку!

— Опупел?

— Избираем!

— Другова!

— Избираем... Иванову...

— С каких это пор она Ивановой стала, все была Серафимка?

Наконец в президиум вошли Ветров, Серафима и Агафон. Собрание успокоилось.

Ветров опять начал с устава, на этот раз обсуждали пункты конкретно. Загорелся спор о названии колхоза. Вначале собрание встало в тупик перед этим... Как, дескать, название? Иваном или Марьей? Непонятно что-то. Ветров предложил несколько названий, и собрание засыпало своими.

— «Восход»! «Красная заря»! «Красный пахарь»! «Трактор»! «Лесовик»!

Остановились на «Восходе».

— Откуда, спросит кто-нибудь, вы? С «Восхода», мол. Вот и угадай откуда, — не то оттуда, где солнце встает, не то еще откуда.

— Ну так как же?

— «Восхо-од»!

— Все согласны? Пиши, Серафима: «Восход».

Поспорили о паевом взносе. Одни предложили двести рублей, другие — пятьдесят. Поругались, перебрали все пожитки друг у друга, всех ребятишек пересчитали и наконец сошлись на ста рублях.

Пункт за пунктом устав принят весь.

— Теперь правление, — перешел Ветров.

— А кто будет избирать правление-то? Все или только кто вступит? — спрашивает один.

Ветров озадачен. Действительно, надо сначала записать членов, а потом из них избирать правление.

— Записывайтесь, товарищи, а потом избирать. Кого?

Мужики молчат. Курильщики потянулись за кисетами, бабы концами платков вытирают губы.

— Ну, кого записывать-то? Молчание.

— Ну как, Евсей Григорьевич, писать?

— Как другие, я-то что же, — бурчит Евсей в рукав.

— Ну кто?

Никого нет. Собрание присмирело, занявшись каждый своим. Одни рассматривают руки: «Эк, ногти-то вымахали, как у ястреба, надо будет как-нибудь после бани...» Другой внимательно рассматривал сапоги: «Подмазать надо сапоги-то. Деготьком. Ишь заскорбли как, рыжие стали и лупятся, как ребячьи носы в купанье».

От дома Якова раздался душераздирающий бабий крик.

— Чего это там?

— Чего! Известно — чего. Это примак бабу лупит, дочь Якову.

— А-а! Што он?

— Из-за вас, гыт, голосу решили. В колхоз собирается.

— Пустют ли только?

— Навряд ли! Сладко жить захотелось, по тропочке Якова пошел? Подумаем ишо.

— А чего он там видел? Все равно, как раньше батрачил, так и сейчас.

— На мельнице-то тоже батрачил? Знам мы этих батраков!

— Тише, товарищи! Не открывайте там другого собрания... Ну, так как же? Кто запишется-то? — кричит Ветров.

— А она как? Дочь-то Якова?

— Товарищи! Что же это получается? Пай установили, еще «Восходом» назвали...

Агафон, сидевший за столом, помигал своими рыжими ресницами, крякнул и встал.

— Я... кхым... Я, граждане, записываюсь. Кхэ-эм... Вместях с бабой.

— Черт рыжий, что же ты тянул? — шепотом ругается Ветров. — Еще кто? Двое уже есть.

— Трое, — подсказывает секретарь.

— Вот трое, оказывается! Кто третий-то? — наклоняется Ветров к секретарю.

— Я, — шепотом говорит секретарь.

— Ты объяви, чтобы все слышали.

Серафима подавилась чем-то и начала усиленно глотать.

— Я записываюсь! — вскочив и закрыв глаза, выкрикнула она.

— Симка! — крикнул ее отец. — Ты что? Ты это как?

— Трое уже есть, товарищи!

— Нет, ты погоди! Ты постой! Ты вычеркни Симку.

— Меня запиши! — поднялся один парень.

— Ты куда лезешь? — вскинулся на него отец.

— Запиши!

— Четверо уж! Кто еще? — вытирая пот, выкрикивал Ветров.

— Пишитесь, товарищи! — вскочила Серафима. — Чего же вы!

Поднялся Евсей. Он стащил с головы фуражку, отчаянно посмотрел на мужиков и, махая фуражкой, будто обрывая что, выдохнул:

— Пиши давай! — Повернулся, прошел к президиуму и сел наземь. Вслед за ним поднялась Дарья, его жена, и, бормоча что-то губами, прошла за мужем и села рядом.