Василий Ганибесов - Эскадрон комиссаров

Серов лежал на кровати, закинув руки за голову. На животе у него ползал четырехлетний Вася и о чем-то просил его.

Ветров сел к столу и нетерпеливо забарабанил пальцами. В окно видно, как Агафон вразвалку шагал к Евсею. Он зачем-то остановился у одного дома и заглянул в подворотню.

«Вот народ! — сердито усмехнулся Ветров, разглядывая Агафона. — Ничем его не удивишь. И чего ему там надо, в подворотне-то?»

— Ласказы-ы, — тянул Вася, — ласказы-ы, тятя!

«И этот, — оглянулся Ветров к Серову, — хоть бы встал. Ведь гость все-таки пришел».

— Ласказы-ы!

— Ну ладно, слушай, — заговорил Серов.

Вася сел на него верхом и, засунув палец в рот, уставился на отца, приготовясь слушать.

— Ну, тятя?

— Чего ну? Ты не перебивай, а то не буду.

Серов переложил ноги, зевнул, оскалив свою волосатую пасть, и неторопливо начал.

— Мужик шел. Уж он ше-ол, ше-ол — устал, сел. Кхэм, — откашлянул Серов. — Уж он сиде-ел, сиде-ел, сиде-ел — взял и лег. Уж он лежа-ал, лежа-ал, лежа-ал — задремал.

— Сколее, тятя, сколее...

— Не перебивай, а то не буду. Так. Ну вот. Уж он дрема-ал, дрема-ал, дрема-ал...

«Тьфу, будь ты проклят! И сказки-то у них...» — злился Ветров.

...— Уснул. Да... Вот уж он спа-ал, спа-ал, спа-ал...

Утром Ковалев пришел поздно и товарищей в казарме уже не застал. Двенадцать коек стояли пусты и одиноки. По ложке на межкроватном столике он увидел, что они уже позавтракали и, вероятно, сейчас на работе. Илья проглотил позывную слюну и решил пошарить хлеба. Хлеба не было. Он обошел все столики — и нигде ни крошки. Вот черт! А жрать как хочется!.. Он хотел уже идти, но вернулся и, на счастье, открыл свой столик. На нижней полке, прикрытый газетой, стоял бачок и хлеб. От бачка до головокружения пахнуло мясным супом с поджаренным луком. Мельком взглянув на записку, на которой наспех было нацарапано: «Жри, сволочь!», он вытащил бачок и оторвался от него, когда алюминиевая ложка заскрипела по дну и от хлеба остались только маленькие крошки. Он сунул бачок обратно и, собрав в кармане махорку, закурил.

А спать как хочется! Все бы отдал он, чтобы поспать. Лечь бы сейчас! Только прилечь — и готово. Сразу же все поплывет, потом сам поплывешь куда-то, и будет тепло, мягко. По всему телу после еды хлынула липкая истома, она связала все члены, и нет возможности и желания повернуть, пошевелить ими.

«Все-таки надо идти», — мелькнуло у Ильи. Он разом встал, чтобы встряхнуть с себя сонливость, и быстро зашагал из казармы на конюшню.

В стойлах возились красноармейцы. Одни из них подбрасывали лопатами землю, другие разравнивали, третьи небольшими бабами трамбовали ее, с каждым ударом глухо гакая. Илья прошел в один станок и, нагнувшись, начал разбрасывать комья глины, но ударяющая баба пошла на него, все ближе и ближе, к самым рукам. Илья отпрянул и, видя, что его здесь не хотят, перешел в другой станок и потянулся к бабе, чтобы помогать. Фома быстро отбросил бабу в другую сторону, повернувшись к Илье задом.

— Тьфу! — выругался кто-то из красноармейцев.

Илья оглянулся туда. Кадюков со злобой швырнул бабу в угол и рывком вытер себе взмокший лоб. Остальные тоже поставили бабы и лопаты и молча уставились на Кадюкова.

— Ша, ребята! — рыкнул Кадюков. — Терпежу больше нет.

Красноармейцы, сдвинув брови, отвернулись.

— Ковалев! — крикнул Кадюков. — Скажи ты нам, долго ты будешь нас мурыжить? А?

Ковалев быстро откинулся на столб, отставил одну ногу, хотел кашлянуть, но у него не вышло. Засвистать хотел — у него тоже не получилось. Губы как-то не подчиняются.

— Ну?!

Илья сдвинул фуражку на глаза.

— Говори, гад! — чуть не плача, закричал Кадюков.

— Чего тебе надо от меня? — не поворачиваясь, проговорил Ковалев.

— Чего? Сволочь, он еще спрашивает — «чего»? Чтобы ты человеком был, как другие. Вот чего!

Илья засунул руки в карманы и, видимо, в такт каким-то своим мыслям закачал носок сапога.

— Говори! — зарычал на него Кадюков. — Говори, что ты есть за человек! Не выпустим отсюда, пока не скажешь. Говори, сволочь!

Илья дернул плечами, как бы не понимая, что они привязались к нему.

— Слышишь, Илья, — мягче заговорил Кадюков. — Тебя добром спрашивают. Неужели ты хочешь подвести своих товарищей? В лагерях первый взвод мучил, а сейчас за нас взялся. Ты думаешь, что здесь нет командиров, так что угодно можно делать?

— А вам что? — заговорил Ковалев. — Вы что за комиссары? Чево вы?.. Что я вам сделал?.. Что я, что ли...

У Ильи задрожал подбородок, он сорвал с себя фуражку и закрылся.