Василий Ганибесов: Эскадрон комиссаров

По полю от Игнатовой пашни бежал Илья и, размахивая огромной дубиной, кричал: «Держи-ись, Липатыч, дер-жи-ись!».

— Чижелая у тебя рука, — подошел к Липатову один парень.

Все еще тяжело дышавший, Липатов взглянул на него и улыбнулся.

— Что?! — подбежал Илья. — Напали, что ли? Который? — Он все еще воинственно держал дубину, готовый ринуться на кого придется.

— Все уже, — сказал ему Липатов, — кончено.

— Кого побили?

— Пары две фонарей поставили.

Илья презрительно мыкнул и бросил палку в сторону.

— А крику подняли на целый полк. Людей только булгачут.

Он повернулся и недовольно зашагал обратно.

Девушки опять подошли и, как ни в чем не бывало, залузгали семечки, весело поплевывая.

— Айда на улицу! — пригласила Липатова одна. — Мы сейчас с гармошкой придем.

— Нет, в другой раз.

Липатов вернулся к Агафону и, взяв у него плуг, пошел бороздою.

«Книжки-то теперь как же? Кому? — подумал Липатов. — Анке, — решил он, — Анке Ерепениной, Игнатовой дочери. Батрачка, и все такое. С нее и начнем».

Когда у Агафона заложили последний складок, приехал с бороной Илья.

— Надо кончать, Липатыч, кони заморились.

— Агафону засеем, тогда и кончим.

— Завтра бы кончили, — Илья ковырял комочек слежалой земли, стараясь сделать в нем дырку. — На улицу бы сходили.

— Завтра в эскадрон надо. Занятия!..

Илья хлопнул палкой, и комок разлетелся, ширкнув по сапогу брызнувшим песком.

— Не дури. Борони ступай Агафону-то, — крикнул Липатов.

Ковалев повернулся круто и, звонко постегивая палкой по сапогу, ушел к лошади.

— Н-но, сволочь пархатая! Как вот дам, дык... — услышал Липатов Илью.

«Дурит парень», — подумал он.

Кончили часов в девять вечера. Ехать в эскадрон на уставших лошадях нечего было и думать. Убрав лошадей и напившись чаю, красноармейцы завалились спать, решив выехать пораньше утром.

Истомленные и сами, они скоро задремали. Одинокий вечерний комар пел тихо, в тон гуду исходившихся ног. В раструб двери дровяника ползла большебрюхая серая туча, она бесшумно влезла в дровяник и расплылась в нем. Со двора доносились глубокие вздохи засыпающих лошадей, далеко на улице вскрикивали и всхохатывали девчата. Густая туча подхватила Липатова, тихо и плавно понесла куда-то ввысь. И уже оттуда Липатов неясно услышал, как завозился Илья, звякнул шпорами взятых из изголовья сапог и сполз куда-то назад. «Ушел все-таки, — мелькнуло в сознании Липатова. — Наблудит... чего-нибудь... К девкам...» — подумал он еще раз, хотел подняться, но не мог...

Время наплывало булгашное и горячее, как перед большими праздниками или страдой в деревне.

Еще с ранней весны красноармейцы почувствовали, что в стране назревает что-то огромное. Это назревающее охватывало деревню, город, армию и всю страну.

Все чаще слышали красноармейцы о пятилетке.

На политзанятиях, собраниях, на беседах коммунистов эскадрона они слышали о пятилетке и зимою, но тогда это проходило бледно, как совершенно отдаленное.

Весною же, со времени партийной конференции, пятилетка, которую красноармейцы принимали как несбыточную фантазию, вдруг стала реальна. Для каждого из них, в том числе для Баскакова, Миронова и даже Ковалева, стало ясно, что пятилетка — это факт, это сегодняшняя действительность.

Они почувствовали это, видя, что город перестраивается на другой ритм, видя, как по-новому, напряженно начинает работать шефствующий завод, почувствовали это из деревенских писем, сообщавших то об убийствах «партийных сельсоветчиков», то об аресте в дому «самого». Красноармейцам-северянам писали о самых настоящих боях деревень с кулаками, бывшими стражниками и попами, а после сообщали, что эти деревни целиком ушли в артели и строят электростанцию, маслозаводы и еще какие-нибудь фабрики.

Южанин Савельев получил письмо о каком-то «сапхозе», который «...железными паровыми машинами пашет все солончаки сподряд. И откуда они взялись — неизвестно, только говорят, что хочут спахать все степи, а потом построят там фабрики, на которых будут делать зерно, пашеницу то-ись. А как будут делать — нам опять-таки неизвестно. Из этого сапхоза приходил к нам митинговщик, с виду ничего и обходительный, он говорил, что можно и нам спахать этими же машинами и берет недорого, ну только что-то сумлительно».

Савельев, получив это письмо, целую неделю выпытывал у коммуниста Липатова о совхозах, об отношении их к крестьянам и могут ли они что-нибудь сделать силком. Не удовлетворившись объяснениями Липатова, Савельев обратился прямо к военкому Смоляку и беседовал с ним часа два.