Василий Ганибесов: Эскадрон комиссаров

— Езжай, езжай, — заморщился Смоляк, — замолчи только, пожалуйста.

— Так, еду, значит? — недоверчиво переспросил Илья.

— Сказано — едешь, чего же тебе еще? Предписание с номером, может, вручить? — сердито буркнул Липатов, недовольный разрешением Илье.

— Еду! — козлом подскочил Ковалев. — Запрягай, Липатыч!

Илья крутнулся и убежал в казарму.

— Не будет добра с него, — ворчал Липатов, выводя обозных лошадей. — Отматерит кого-либо там, либо что.

— А ты присмотри, на твою ответственность посылаем, где надо — одерни, — поправил его военком.

— Ты, Липатыч, ежели не занавожено там, так не сей зря, только овес испортим, — наказывал Липатову Куров. — Сперва навоз, какой есть, вывозите, а потом уж. Лучше один-два дня потерять, чем зря.

— Ладно, говорили уж.

«Будто на тот свет собирают», — недовольно думал Липатов. Он разобрал вожжи, осмотрел мешки с овсом и, устроившись поудобнее, тронулся.

— Ну, до свиданья. Пусть догоняет Илья-то. Я потихоньку.

Красноармейцы осмотрели запряжку, деловито заглянули зачем-то под повозку и начали расходиться.

— Липато-ов, сто-ой! — закричал выбежавший из казармы Шерстеников, завленуголком и оторг комсомольской группы.

— Тпру-у, черт! Чего опять? — обернулся Липатов.

— Хлеба-то взял?

— Ну-к что ж, не взял.

— Вот тут полбуханки, — сунул Шерстеников сверток между мешков, — а это книжки про агроминимум и колхозный устав. Слышишь? Раздай там, да прежде свяжись с комсомольской ячейкой, узнай, сколько их там, в каких докладах нуждаются, как с избой-читальней. Слышишь? Липатов! Постой-ка! Тпру-у!.. Вот погоди, я на ячейке поставлю, — пригрозил Шерстеников поехавшему было Липатову. — Узнай там, может, беседу какую или что. Узнай там. Слышишь!

— Отстань, слышу, — едва сдерживая себя, прогудел Липатов. — Можно ехать?

— Езжай. Потом заметку напишешь, да постарайся, чтобы они тоже прислали заметку, я оставлю для них два места. Так узнай, смотри, — уже вдогонку кричал Шерстеников, а Липатов стегнул лошадей и взял рысью.

Мимо Шерстеникова, вспоминавшего, что он еще упустил наказать, пробежал Илья, и, когда обернувшийся Липатов остановился, Шерстеников расслышал отдельные непечатные слова трубного липатовского голоса.

— Матюгается, холера, — покачал головой оторг и, повернувшись, зашагал обратно к эскадрону.

По дороге Ковалев несколько раз пытался заговорить с Липатовым, но тот только мычал. Илья, отступившись, нашарил между мешками книжки, посмотрел их и бросил опять туда же, пожевал хлеба, предусмотрительно сунутого Шерстениковым, и, свернувшись, задремал.

Деревня встретила их совсем не так, как предполагали в эскадроне. Некоторые мужики, узнавшие, что они привезли овес Игнату Ерепенину и Агафону, смотрели на красноармейцев как на несусветных чудаков.

— Ишо нет ли у вас там мешков десяток, а то у Игната ребятишек восьмеро, а работать неохота, — говорили некоторые.

— Вы как, только пахать да сеять им будете? А то они с одной работой еще не справляются: вшей у них много, а ловить не успевают, прямо, как говорится, с колоса валится.

— Гы-ы! — гоготали обступившие повозку мужики.

— Тише, вы! — гаркнул на мужиков один чернобородый. — Ребята за делами приехали, а вы их в смех. Может, им делать нечего, а харчи плотные, вот поразмяться и приехали. Тут вот, ребята, для вас работа есть хорошая, не возьметесь ли? — серьезно обратился он к красноармейцам. — Агафон бабу свою который год бьет, да никак не добьет, живуча, как кошка. Не подсобите ли?

— Ох-хо-хо-хо! — загоготали опять мужики. — Они на это способны, по бабской-то части.

Ковалев давно ерзал и наконец не вытерпел, принял тоже серьезный вид, как тот мужик вначале, и, осмотрев его с ног до головы, заговорил так, чтобы все слышали:

— Эх, дядя, дядя, смотрю я на тебя — и вижу, что один только ты нам можешь помочь, да вон разве еще та серебряная борода.

— Ты это про что?

— Горе у нас, мужики, вот мы кстати и приехали просить ихнего содействия, — показал он на бороды. — Ну прямо житья нет!

Илья сделал страдальческое выражение на лице и потупился, тяжело вздохнув.

— А что такое? — не вытерпела борода.

— Да вот, слышь. Спокою никакого нету. — Он подождал минутку, пока крепче заинтересовались, и продолжал: — Свинья у нас опоросилась, а у ней ... покосилась, поправить надо, а никого нет, вот вы только и можете что-нибудь сделать. У вас и борода как раз подходяща.

— Тьфу, тьфу, стервец! — заплевалась серебряная борода. — Будь ты проклят, анафема!