У Григория были две старые лайки: Лобан и Вьюжка, бывалые, и одна молодая, первоосенка. Она погибла, когда снег только-только начал покрывать мхи: лайки нашли берлогу, зверь не выходил, молодая лезла в чело — медведь утащил ее лапой. Это была горестная неудача.
Повалили снега. Напарники стали на камусные лыжи и перешли на реку Долимчес, в ближнюю к поселку избушку. Теперь они ходили настораживать капканы и кулемки [1] Кулемки — ловушки из дерева для добычи небольших зверьков.
. Собаки лежали привязанные в пихтовых шалашах, зализывали на ногах раны.
Еще через месяц Григорий и Мирон сложили пушнину на нарту, по очереди уминая снег лыжами, потащились домой. Снег был метровой глубины, а в редколесье и того больше. Собаки ползли по несмерзшейся лыжне. Одна Вьюжка, меньшая из собак Григория, успевала за нартой; намного отстав от Вьюжки, останавливаясь передохнуть, плыли оба остроухих пса Мирона; Лобан был самый тяжелый и полз за всеми далеко сзади.
Напарники жили на левом берегу Енисея в поселке из нескольких домов. Поселок назывался Ферма. Там была песцовая ферма. Жена Григория Марфа и жена Мирона работали звероводами и Мирон работал звероводом, но он уходил в тайгу на промысел — ненадолго. Он не бывал на промысле больше двух месяцев: от рождения остался хромой и скоро утомлялся, особенно на лыжах. Григорий же — был промысловик неутомимый и дюжий.
Он жил дома неделю: парился в бане, колол дрова, ездил в деревню сдавать пушнину, потом собрался назад в тайгу — осматривать капканы. Он уходил один, и, чтобы в избушке не было скучно, надумал взять с собой Вьюжку.
— Погляди-ко, Гриша, лапы до локтей сбиты, — сказала Марфа. — Маленько сейчас гноиться стали, ныне отходила свое. Будет с нее — снег кровавить?
Григорий согласился. Утром, когда вышел с мешком и малопулькой, снял с крыши лыжи, удалось привязать только Лобана. Вьюжка к рукам не шла. Марфа вынесла миску с молоком, но лайка увидела миску — и отбежала подальше, села на дороге рыжим комом; навострив уши. внимательно следила за ними. Григорий махнул рукой:
— Загодя ымать нужно. За лыжами идти — погода теплая, там подлечится. В зимовье запирать буду.
Он, прощаясь, подал жене руку. До проруби, где кончилась накатанная дорога, Григория провожал самый малый из сыновей; когда отец нагнулся одеть крепления на бродни, маленький человек уже бежал во всю прыть назад, на угор.
До избушки по лыжне, проторенной с Мироном, было часа четыре-пять ходьбы. Григорий не очень торопился. В пойме Енисея, на озерах и лугах, след перемело, и Григорий старался не съехать лыжами с твердой полосы их с Мироном нартовой дороги. В лесу, лыжня была заметна хорошо. На деревьях кухты лежало много. Вьюжка семенила сразу за лыжами и очень заинтересованно окунала нос в каждый след сбоку, снег оставался на морде.
Они прошли километра четыре, Григорий почувствовал, как потянуло мышцы правой ноги, он рассердился: «Ну так наотдыхался, ноги ходить отвыкли. В зимовье теперь болеть будут».
Боль отдавалась в нижней части живота. Григорий отряхнул снег с согнутой пихты и сел, не снимая лыж. Боль легкая, как слабая судорога, та, что даже смешит немного, стихла. Он встал и пошел дальше. Но через две сотни шагов она опять вернулась, но уже резкая; она совсем перешла в низ живота. Григорий нажал рукой ниже кожаного ремешка, на котором висел нож, — и от боли пришлось присесть.
«…Вот так да!.. Съел ли плохого чего? Наверно, чаю попить надо». Он стал смотреть по сторонам, отыскивая какую-нибудь сушинку для костра, но когда поднялся и попробовал подойти к сухому кедрику, то не смог: боль держала, заставляла сидеть. Он вытащил ноги из креплений и опустился на лыжи, сидел долго. Собака сначала ждала, потом долго крутилась, отаптывая снег, улеглась и стала скусывать лед между пальцами.
Боль прошла. Григорий наломал сучьев и разжег совсем маленький костерок; зачерпнул в котелок снега, вскипятил воду и бросил заварки побольше. Он выпил чай и пошел вперед.
Он и Вьюжка прошли совсем немного и его вдруг стошнило. «Ну так дела!» — стал беспокоиться Григорий, но он был человек крепкого духа и если и была причина, то волновался не слишком. На завтрак Марфа приготовила мороженого налима с максой, налим был прожарен хорошо; шаньги с творогом тоже не могли испортить желудок. «Дело плохо», — подумал Григорий. Неожиданно пришла и заняла все его внимание мысль: «Никак аппендицит!»
«…Совсем, парень, плохо!» Он уже и не думал о том, чтобы идти вперед. Постоял, сломал сук густой ели, повесил малопульку и повернул лыжи к дому. Но и к дому двигаться — не легче. Кое-как Григорий прошел, опираясь на посох, одолел сотни три шагов, резь была такая сильная, что он на время потерял сознание. Долго отдыхал и прошел еще шагов сорок. Лайка лежала, подняв голову, на том месте, где он повернул назад, наблюдала за ним, ожидая возвращения, — затем поднялась и догнала хозяина. Было тепло, не больше десяти градусов мороза. Григорий увидал невысокий толстый кедровый пень рядом с лыжней, смолистый. Натесав щепок, он поджег его.
Читать дальше