Анатолий Ткаченко - В поисках синекуры

Легкость, порой далее веселье, похожие на некое неубывающее вдохновение, помогали Корину одолевать усталость, свой застарелый гастрит, нажитый в кочевых лагерях. Иногда он спрашивал себя: отчего это? И отвечал с поспешным удивлением, потому что знал, помнил, не забывал: у него есть Вера! Да, явилась, пришла, назвалась... Нет, он мало верил пока в их непременное соединение (поживется — яснее увидится!), и все же минутами ему казалось: жил, скитался, одиночествовал, чтобы дождаться ее. Ну, а если они сойдутся?.. Он, конечно, не оставит своего дела «спецбеда», и она, Вера, не захочет разлучаться с ним, но у них будет семья, место, куда они будут возвращаться. Главное же, самое главное — они избегут быта, того быта, который убивает в человеке все, кроме жажды этого быта. Они покажут людям, докажут, что возможна, доступна иная жизнь — без муторного однообразия, тесноты стен, гнета вещей...

— Станислав Ефремович! — услышал Корин голос за своей спиной. Оглянулся. Следом шел диспетчер Ступин. — Шагаю за вами — не слышите. Ну, думаю, размышления важные, не буду мешать. А тут пеньки, коряги везде, да и отжиг вон пускают; думаю, надо вывести из задумчивости вас, в огонь попадете.

Корин понял, что давно уже оказался на опорной полосе, и подивился себе: не заметил под ногами пробульдозеренной развороченной земли, не учуял густого горячего дыма — ко всему привык, притерпелся.

Навстречу вышел Василий Ляпин, заросший бородой и усами, давно не стриженный (дал зарок: «Пока не потушу пожар — не стригусь, не бреюсь»), этакий бывалый степенный хозяин тайги; руку пожал, как клешней стиснул, и Корин подумал, что не зря очень метко пожарники-дружинники прозвали своего командира Квадратом.

— Вижу, Василий Филиппович, ваш участок весь пройден, прорублен, готов. Так мог пропахать только Тунгусский метеорит... Силищу какую выказали. Понятно, на вас глядя, кто усидит без дела? И отжиг, вижу, неплохо идет. Только не пойму — вон тот ельник, за опорной, почему цел? Хотите, чтоб по нему к вам пожар пожаловал?

Ляпин кашлянул в кулак, свесил лохматую голову, глянул быстро, косовато на Ступина, как бы молча прося его ответить начальнику.

— Ребята попросили. — Диспетчер тоже покашлял интеллигентно, чуть заметно смущаясь. — Уж очень хорош ельник. Попробуем, говорят, впереди него отжечь, если удастся. Мол, успеем уничтожить в случае чего.

Корин и огорчился и умилился, слыша это: вот она, российская натура! В самом пекле, с риском для себя, а найдет что-либо, кого-либо пожалеть. Веками платимся за свою «душевность» и не хотим побороть ее в себе. Может, потому не оскудел характер россиянина?.. Но знать бы всему меру. Чувство — хорошо, дело — не менее важно. Годами Корин пригнетал свою «душевность» и не уверен, что ему удалось избавиться от нее, ибо сейчас вот умилился жалостью к живому ельнику, хотя отлично видел: за этим леском — другой, более красивый. Поступиться — значит прибавить риска, которого и без того вдосталь на всей огромной опорной полосе. Необходимо быть жестоким порой, но ради дела, а не выгодной жестокости. Надо учиться видеть за деревьями лес, в лесу — деревья. И Корин приказал:

— Пускайте в отжиг.

— Есть, — просто, четко отозвался Ляпин, будто ничего другого не ожидал услышать из уст начальника отряда.

Заметил Корин, что и Ступин с неким облегчением принял его распоряжение: он освободил их от бремени излишней «душевности», вернул им волю, трезвое видение, а они передадут, внушат это своим пожарным, и все пойдет обычным разумным чередом здесь, на пожаре: командиры приказывают, подчиненные исполняют.

Ступин пригласил под навес, устроенный из еловых лап, со скамейками из ошкуренных осиновых жердей, столом, покрытым полиэтиленовой пленкой; здесь ведро с водой, кружка, на газете хлеб, несколько крупных вяленых хариусов — для желающих перекусить под родниковую водичку. И отсюда, с возвышения, была хорошо видна в обе стороны опорная полоса.

Они молча наблюдали, как Ляпин, подозвав десяток пожарных, велел каждому взять палку с накрученной на конце паклей и повел всех к ельнику, что-то говоря, коротко взмахивая рукой. Пожарные вытянулись цепочкой вдоль минерализованной борозды, по команде Ляпина зажгли факелы, вспыхнувшие кроваво-черно, а затем, тоже по команде, опустили их в сухую траву, мелкий подлесок у кромки ельника. Факелы притухли на мгновение, и тут же от каждого взметнулись вверх, прянули в стороны сине-дымные огни. Соединяясь, сталкиваясь, спеша, ручьи огня потекли в гущину ельника.