Анатолий Ткаченко - В поисках синекуры

— Ясно, командир.

Иван Коновальцев пошел в лагерь группы на правый берег Струйного, за ним потянулись пожарные. Тракторист Павел, оставшись наедине с командиром Руленковым, заикнулся было что-то сказать, но только похмурился рыжими бровками, раздумав вероятно. Олег подбодрил его:

— Говори, Паша.

— Знаете, я слыхал, этот лес... — он, набычившись, повел головой в сторону штабелей. — Этот лес сдан или другой вместо него... В общем, его как бы нету уже.

— Зачем же спасаем?

— Может, чтобы снова сдать?

— М-да, дилемма, Паша, как говорится, не для средних умов, в особенности некомпетентных. Допустим, мы вышесредние, но ведь лес этот — лес, и, посмотри, добротный. Так что же, отдать его огню?

— Нельзя.

— Полное единогласие. Значит, лезем в кабину, выводи на исходную позицию свой танк, и давай пропашем первую боевую борозду.

Внизу, в провале меж темнохвойных, густолесистых сопок, засветилось округлым сине-зеленым окном озеро Глухое. Вертолет завис над ним, Дима начал снижаться, да так резко, что у Корина перехватило дыхание и ему подумалось: не падаем ли?.. Зарябив сонно-гладкую воду ветром от винтов, Дима повел вертолет к берегу — только так можно было приземлиться в этой котловине — и опустился на песчаную площадку возле палаток лагеря Василия Ляпина. Когда машина перестала реветь и дрожать, Корин сказал:

— Жестокий ты все-таки человек, Хоробов.

— Это почему, товарищ начальник?

— Потому... Я задремал, потом чувствую — падаем. Ну, думаю, все, долетался с этим воздушным пиратом.

— Так вы же сами, Станислав Ефремович: скорей, быстрей, пошевеливай свою стрекозу. Вот и стараюсь. Дефицит времени, стрессовая болезнь века всеобщей технизации, эмоциональных перегрузок, экологического кризиса.

— Слыхал. Повторяешься. Ты пойми вот что: нельзя мне рисковать. Стихия бушует. И вообще.

— Понимаю, особенно — вообще.

— Ну-ну, без намеков.

— Да нет, Станислав Ефремович, я о стихии вообще. Она теперь везде бушует, даже в стихах, в поэзии то есть. Бурсак-Пташеня, человек потрясающе информированный, рассказывал мне: все пишут, сочиняют, жаждут напечататься, годами в очереди стоят. У Пташени на выходе сборник стихов «Голубика», роман о землепашцах «Навстречу мечте», книга очерков «Покорение тундры». Прибеднялся, что только заметки пописывает, — чтоб не отпугивать будущих героев. И нас решил в большом художественном полотне отобразить. Говорит: «Если медаль за тушение получу, легче будет в издательский план попасть, графоманов оттеснить».

— Разве он не уехал? Наказание какое-то, этот Бурсак. То медаль хочется ему повесить, то под зад дать. Он нормальный?

— Вполне. Только очень целеустремленный, продукт времени. Его потеряли жена и дети, руководство телеграммой разыскивало, а он не желает терять актуальный матерьял. Не дурак же, в конце концов, в писатели хочет пробиться.

— Ладно, Дима, интеллектуальную разрядочку я получил, благодарю. Пойду на воздух. И твой техник Божков, смотри, совсем загрустил. Не жалеешь его, перегружаешь эмоционально и физически.

— Перед пенсией полезно, больше будет ценить заслуженный отдых.

Молчаливый, бледный Божков скупо усмехнулся Корину, покачал чуть сокрушенно головой в старенькой аэрофлотской фуражке: мол, какой спрос с этого юноши-оторвиголовы!

— Часа два отдыхайте, — сказал Корин и выпрыгнул на береговой песок озера Глухого.

Его никто не встретил, значит, все были на опорной полосе, и ему захотелось окунуться в зелено-голубую воду прохладного, питаемого родниками и потому ничуть не обмелевшего озера — гранитной чаши с неиссякаемой влагой, которую только слегка пригубил человек. А рыбы, дичи здесь!.. Он едва удержался от соблазна; но время было послеполуденное, хотелось осмотреть опасные места опорной до сумерек, к тому же на него поглядывали две молоденькие поварихи, занемев у походной кухни, гадая: куда направится начальник? Если сразу в лес, то можно будет броситься к вертолету, затормошить пилота Диму, спросить о письмах, наболтаться про сельские и городские новости. Корин свернул на лесную дорогу, и девчата с визгом помчались встречать Диму, картинно ожидавшего их на фоне вертолета и озера.

Шагалось легко, и думы были не слишком тяжкие, все пока ладилось в его отряде; жара поутихла к концу сентября, меньше мучил гнус; и хоть сушь душила все живое в тайге и пожар то замирал, остановленный, то вновь грозно надвигался, была уверенность: за опорную ему не пройти.