Иван Рахилло - Мечтатели

Все время, пока я разглядывал Ленина, меня ни на секунду не покидало чувство радостного и приподнятого изумления, будто я находился на каком-то удивительном и весёлом празднике. Это было, как во сне, — всё просто и вместе с тем необыкновенно. «Неужели я вижу Ленина? — радостно думал я. — Ленина… Ильича… Не может быть!»

Но это действительно был Ленин. С характерной своей большой головой, коренастый, подвижный, в том самом знакомом мне синем галстуке с белыми горошинками, в котором я изобразил его на большом портрете для нашего комсомольского клуба.

«А ведь я могу подойти сейчас и заговорить с ним, вот так, совсем запросто, — подумалось мне, и сердце в груди заколотилось часто-часто. — Вот возьму сейчас и подойду. И заговорю с ним. Расскажу ему об Иване Максимыче…»

Но меня перебил Бульбанюк. Он принёс и повесил на стенку свои эскизы паровозов, расписанных динамическими молниями и стрелами немыслимых расцветок. Ильич недоумевающе разглядывал эскизы и довольно долго молчал.

— И что же это должно изображать? — наконец спросил он, оборачиваясь к Бульбанюку.

— Эта динамическая раскраска паровозов, товарищ Ленин, должна ускорить ход поезда! — доложил басом Бульбанюк. Его слова были покрыты громким хохотом всей коммуны.

— Создать иллюзию ускорения… — уже с меньшей уверенностью добавил он. Ильич смеялся очень простосердечно и по-юношески заразительно.

— Зачем же создавать иллюзию ускорения, — пожимал он плечами. — Надо сделать так, чтоб паровозы просто ходили скорей, без всяких иллюзий. Простите, как ваша фамилия? — И, услышав ответ, Ленин задумчиво почесал пальцем бровь, будто что-то припоминая, а потом, вероятно вспомнив, улыбнулся и посмотрел на Бульбанюка с большой теплотой и доброжелательностью. «Уж не читал ли он, часом, его проект об обмене картин из Эрмитажа на паровозы», — подумал я.

Меня удивляло одно: почему никто из ребят не делает зарисовок с натуры. Ведь Ленин находился здесь, среди нас, никуда не спешил. Но я и сам, захваченный этой необыкновенной встречей, старался не упустить ни одной мелочи, ни одной детали и запечатлеть в памяти образ Ильича, чтобы впоследствии написать его портрет, а может быть, даже и картину. Я старался запомнить каждое его движение: они были порывисты и разнообразны — то он заложит руку за спину, то наклонится вперёд, слушая собеседника, то неожиданно откинется назад, — и всё у него выходило как-то очень непосредственно и молодо. Да, да, наконец-то я нашёл то главное, о чём так мучительно думал, — вот именно эту черту мне и хотелось подчеркнуть в образе Ильича — его удивительную юношескую оживлённость!

На портретах и фотографиях его изображали статичным и строго официальным, а в действительности он был очень прост и по-родному каждому близок.

Мне вспомнился день, когда я впервые услышал фамилию Ленина. Она прозвучала тогда как-то нежно и музыкально: Л е н и н. Ленин — Лена… Передо мной сразу возник образ моей школьной учительницы Елены Александровны, «нашей Леночки», как называли её рабочие литейного завода. Вспомнилась весна. Сходка на кладбище в родительскую субботу. Леночка, взобравшись на памятник и обняв каменного ангела, призывает рабочих к забастовке. Помню, как её схватили казаки и урядник полоснул плетью по лицу. В окружении конвоя учительница шла по улице, гордо подняв голову, в белой, залитой кровью, разорванной кофточке, с широкими буфами на рукавах. Мне почему-то особенно запомнился вишнёвый шарфик на её шее, похожий на вымпел, развеваемый ветром.

Лену сослали в Сибирь.

В Сибирь. Там, где река Лена. Где разыгрались Ленские события. Это связывалось с именем — Ленин.

Мне захотелось изобразить Ленина на берегу широкой сибирской реки. Он глядит на восток, где вот-вот должно взойти солнце…

Я заметил, что Владимир Ильич сам говорит мало, а старается подзадорить, вызвать ребят на откровенность.

— Должно быть, боретесь с футуризмом? — с хитринкой подлил он масла в огонь.

— Мы сами все футуристы, — запальчиво выкрикнул Порфишка, — и стоим за новое революционное искусство, а не за старый отживший хлам!

— Мы уверены, Владимир Ильич, что и вы будете с нами, — убеждённо говорил Сенькин, — тем более что футуристы чуть ли не единственная группа, которая работает с нами. Остальные «миры искусств» бежали к Деникину.

Ребята показали Ильичу первый номер нашей стенной газеты, украшенной лозунгом из стихотворения Маяковского:

«Мы, разносчики новой веры, красоте задающей железный тон, чтоб природами хилыми не сквернили скверы — в небеса шарахаем железобетон».